– Предан-то предан, а это что такое, паша? – султан в гневе указал на письмо в руках визиря. – Это не простые слова, ты держишь доказательство измены. Наш шехзаде просит о помощи, чтобы занять престол, шаха Тахмаспа, который уже давно разоряет наши земли. Он пишет ему, что как только разберется со своим отцом, заплатит ему землями и золотом. А у того просит в жены дочь, чтобы породниться. Пишет, что будет считать его отцом. Каждая строчка, каждое слово принадлежит Мустафе. Разве ты не видишь, что он даже печать свою не постеснялся поставить?
Тем вечером он не стал слушать даже Хюррем. Когда же она робко сказала, что все это клевета, а письмо, наверное, написали другие, он взорвался:
– Ты что, Хюррем, не узнаешь ни почерка нашего сына, ни его печати? Почему ты все время защищаешь его? Почему ты все время пытаешься доказать, что шехзаде невиновен?
Внезапно он помолчал и посмотрел на Хюррем своими налившимися кровью от бессонницы и гнева глазами: «Или ты тоже хочешь, чтобы мы поверили в сказку, что шехзаде нам предан, тоже хочешь свергнуть нас с престола и лишить нас жизни?»
Хюррем растерялась от этих слов. Что ей приходится выслушивать! Может быть, она слишком далеко зашла? Неужели, пытаясь сделать так, чтобы подозрения падишаха не пали на нее, она, перегнув палку, наградила его подозрением о ее связи с Мустафой? Она впервые заметила, что в его глазах нет любви. Нужно было срочно что-то делать.
Она медленно поднялась. Из одного из ящиков инкрустированного перламутром шкафа вытащила старинную сумку с приданым. Сидя на коленях, она высыпала ее содержимое на пол. Эта сумка сопровождала ее много лет, и в ней хранились обломки и куски ее воспоминаний. Сулейман внимательно наблюдал за действиями жены. Хюррем задумчиво перебрала все приданое. Обрывок обгоревшей занавески, разбитая пополам иконка Девы Марии, осколки глиняных тарелки и чашки и маленький кинжал, который подарил ей Тачам Нойон.
Подняв голову, она посмотрела на падишаха и молча протянула ему кинжал.
А он подумал: «Что же я делаю, зачем же я убиваю Хюррем, в то время когда думаю о смертной казни предателя».
Хюррем сказала: «Если вы не хотите, повелитель, убивать меня, то тогда возьмите мой кинжал и казните предателя».
Падишах решил отправить перехваченное письмо с печатью Мустафы шаху Тахмаспу так, словно бы оно к султану не попадало. Трое всадников, одетые как слуги Мустафы, вручили письмо шаху в Тебризском дворце. Письмо было таким убедительным, что шах, который с подозрением относился даже к собственной тени, сразу поверил. Глаза его заблестели, сердце загорелось жаждой мести. «Подожди теперь у меня, Сулейман, – радостно в предвкушении победы твердил он тем вечером, глядя на слуг, которые обмахивали его павлиньим опахалом, с тем, чтобы хоть немного избавить от жары, навеянной ветром пустыни. – Твой отец украл престол у моего отца. А сейчас твой сын принесет мне престол на подносе».
Тахмасп немедленно велел написать Мустафе ответ, в котором говорилось, что он выражает свою радость и поможет ему свергнуть отца с престола: «Когда же ты пойдешь на Сулеймана, знай, что мы будем поддерживать тебя с тыла». В письме он также намекал, что согласен отдать дочь за Мустафу: «Мы возьмемся за руки, словно отец и сын, и будем вместе править миром». Глядя вслед гонцам, отправленным к Мустафе, он сказал себе: «Помоги мне прикончить твоего отца, а затем посмотрим, оставит ли в живых Тахмасп хоть одно отродье из рода Сулеймана». В его глазах теперь светилась ненависть.
Шах не знал, что письмо попало не в руки к Мустафе, а прямо к султану Сулейману. На шахских гонцов напали всадники султана, и тахмаспова шкатулка с письмом, украшенная драгоценными камнями и обтянутая кожей лани, вскоре оказалась в Стамбуле.
Теперь Хюррем больше не надо было ничего делать. В руках у падишаха были доказательства измены Мустафы. А сейчас перед ним было письмо и адресата предателя. Что теперь еще оставалось?
Когда Сулейман нехотя отдавал письмо Тахмаспа своему зятю Садразаму, он пробормотал: «Аллах, чем я прогневил тебя, что ты ниспослал мне такие страдания? Лучше бы лишил меня души, чем заставил пережить предательство сына».
Невидящими глазами он снова и снова перечитывал ответ Тахмаспа сыну. В какой-то момент он начал задыхаться. «Воздуха! – закричал он. – Воздуха! Откройте окна!» Ворвавшийся в покои свежий весенний воздух помог ему прийти в себя, хотя он так и не заметил запаха цветов, которыми пах ветер. Сердце его было словно зажато горячими тисками. Он поднял голову от строк, каждая буква которых выжигала ему глаза и рассудок. Некоторое время смотрел в окно.
Любое предательство смывается только кровью!
– Мы должны соблюдать закон, – проговорил он бесцветным голосом. – Предатель должен быть наказан.
Но как? Сулейман поднял руки перед собой и долго, задумчиво на них смотрел. На этих руках будет кровь собственного ребенка.
Внезапно он вспомнил, как недавно шехзаде Джихангир смотрел на его руки и плакал. Неужели Джихангир разглядел будущую кровь на руках отца?
Султан Сулейман чувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
LXI
Ночи перестали кончаться. Каждую ночь Хюррем терзали страшные мысли. С того самого дня, как падишаху доставили злосчастное письмо, ее муж стал совсем другим. Теперь это был задумчивый, грустный, несчастный и безрадостный Сулейман. По ночам Хюррем замечала, что он не спит. Он часами ходил по комнате, заложив руку за спину.
Однажды ночью до нее донеслись звуки тихого разговора, и она напрягла слух. Интересно, с кем он разговаривал? Вскоре она поняла, что там никого не было. Значит, ее муж разговаривал с собственной совестью. «Можно подумать, мое сердце молчит», – донеслось до нее. Кто лучше него мог знать, как сложно отвечать перед внутренним голосом.
На предательстве счастья не построишь.
Что такое счастье?
Хюррем потеряла свое счастье в ту ночь, когда ее украли. В тот день, когда она складывала на пепелище родного дома в сумку с приданым оставшиеся вещи. Она потеряла свое счастье, когда поклялась, что ее больше никогда на свете никто не покинет и не забудет. И в ту ночь, когда решила стереть и забыть свое имя и свое прошлое. Она прекрасная жена султана Сулеймана по имени Хюррем. Теперь ее имя не сходило с языков правителей Европы. И теперь пришла ее очередь стать сильной матерью будущего османского падишаха. Так что же тогда такое счастье? Сила и власть! Сильных никогда не забывают. В каком-то смысле быть сильной означало быть бессмертной. Миллионы женщин на земле были счастливыми, и что? Кто о них помнил? Никто! Все они ушли, и о них позабыли. Хюррем никто не забудет, хотя жизнь ее не была счастливой. Нельзя никого жалеть. Если ты кого-то пожалеешь, то тебя не пожалеет никто.
Почему-то сейчас ее не отпускало странное предчувствие. Султан Сулейман объявил, что выступает в поход на Иран. Она заметила странный блеск его глаз и все время думала о нем. Теперь он отправил во дворец в Эдирне Селима, а заместителем на престоле оставил Баязида. Что бы это значило? Разве она не этого добивалась? Разве не хотел ей Сулейман сказать этим: «Твои шехзаде нас не предали, трон принадлежит им по праву»? Хюррем с изумлением поняла, что ее сердце не билось так радостно даже в день свадьбы. На этот раз падишах решил выступить в поход с шехзаде Джихангиром. А Мустафе был отправлен приказ присоединиться со своими людьми к войску повелителя в дороге. Хюррем чувствовала, что сейчас что-то случится, что-то произойдет.
