– Но ты же знаешь, что наш наследник любит женщин больше османского государства. Вместо того чтобы вместо нас отправиться в поход на Сигитвар, он предпочитает пить в обществе наложницы из Венеции, которую ему подарил Хайреддин-паша. Как ее зовут, эту девушку? Нур…
– Нурбану.
Селим, Селим! Их непутевый сын! С того самого дня, как казнили Мустафу и падишах объявил наследником престола Селима Хана, как Хюррем ни пыталась его уговорить передать трон Баязиду, падишах твердил одно: «Таков закон». А сейчас, должно быть, произошло что-то такое, что вынудит его отменить решение.
– Что ты, Сулейман, ты несправедлив к нашему сыну! У кого в молодости ветер в голове не гуляет? Да, Селим витает в облаках, он неопытен. Но у него в жилах течет кровь великого султана Сулеймана, перед которым дрожит весь мир.
Сулейман серьезно посмотрел на Хюррем.
– Вино у него течет в жилах, – горько сказал падишах.
Хюррем пыталась хранить беспечное выражение лица.
– Ни о чем не беспокойтесь, повелитель. Когда наступит время, Селим проявит и мудрость, и смелость, достойные вас.
– Ты так думаешь? Когда я был в его возрасте, наша слава была не в объятиях бабы, а на поле боя. А наш шехзаде теряет голову от каждой встречной красавицы.
– А кто не знает, каким любителем красавиц был в свое время наш повелитель? Разве вы забыли, как пытались аккуратненько положить нам на плечо платок? Даже ваша покойная матушка, да будет земля ей пухом, поразилась вашей ловкости. И к тому же и Лала Мустафа-паша, и ваш новый слуга Соколлу, как поговаривают злые языки, ни одной красотки не пропустят. И, конечно, наш шехзаде, ваш сын, во всем будет похож на вас.
Хюррем склонилась над выложенным перламутром столиком и налила себе и мужу из хрустального кувшина шербета с фисташками. Попрыскала на руки мужу и себе розовой водой.
– Не пытайся защищать сына, – сказал Сулейман. – Пусть шехзаде Селим и мой сын, но говори, что хочешь, он на меня не похож ни волосами, ни бородой, ни характером. Даже народ называет моего шехзаде «рыжий Селим». Как я могу оставить трон Селиму, которого каждый янычар зовет – Селим-пьяница? Как странно распорядилась судьба.
Хюррем вздохнула: «Ах, наш бедный шехзаде. Но что делать! Были неопровержимые доказательства его вины. Разве закон и обычай велят поступить по-другому? Если есть вина, то как может голова оставаться на плечах? Так что в чем виноват повелитель, что терзает себя уже пять лет?»
– Ты помнишь, я спрашивал тебя, как бы ты поступила, если бы была Сулейманом?
Конечно же, она все помнила, но промолчала.
– Ты сказала, что ты простишь, Хюррем. Если государство мое, трон мой и сын мой, то кому какое дело? Ты сказала: «Я бы простила своего сына». Но я тогда не знал. А вдруг мне прощать нужно было не Мустафу?
Голос падишаха теперь дрожал. Хюррем попыталась что-то сказать, но Сулейман перебил ее: «А если он и в самом деле невиновен, Хюррем? А если его и в самом деле оклеветали?»
Хюррем попыталась было возразить, но промолчала. Чего теперь было говорить?
– С того самого злополучного дня Мустафа стал моим кошмаром. Сын снится мне каждую ночь, говорит мне: «Я был невиновен, дорогой отец! Ты дал мне жизнь и лишил меня ее. За что ты убил меня? Зачем отдал меня в руки палачей?» Так плачет он каждую ночь, а потом…
Он уставился невидящим взором куда-то: «А потом… А потом у Мустафы из глаз внезапно начинает литься кровь».
Падишах протянул Хюррем дрожащие руки и с ужасом посмотрел на них: «А потом мои руки остаются в крови…»
Хюррем подбежала к мужу, обняла и поцеловала его:
– Повелитель, вас все называют Кануни – законодателем. В Китае, Индии, во франкских странах справедливость моего султана стала легендой. Так откуда же кровь на его руках? Пусть бы у всех ханов, у всех царей и королей руки были такими же чистыми, как у нашего падишаха.
Она попыталась сменить тему.
– И потом, почему вы корите себя, за что мучаете себя? Если престол достанется шехзаде Селиму, то его будет окружать много опытных визирей, и дела государства будут в полном порядке.
– Разум слуги ничтожен, Хюррем. Вся ответственность лежит на том, кому принадлежит трон. Если хотя бы однажды в Диване кто-то скажет, что султан всегда делает так, как мы хотим, то больше добра не жди. Они или сами усядутся на престол, или устроят беду в государстве. Ты забыла Ибрагима-пашу?
«Как я могу забыть греческого мерзавца, – подумала Хюррем. – Будь твоя воля, еще бы и не то произошло. Благодарение Аллаху, Хюррем раскрыла тебе глаза».
Сулейман, увидев, что жена молчит, внимательно посмотрел на нее. Обычно всегда, когда речь заходила об Ибрагиме, ей было что сказать, но теперь, видно, слов у нее не нашлось.
Хюррем заметила, что руки падишаха все еще дрожат.
– Именно этого я и боялся, – продолжал Сулейман. – Но Селим Хан тоже мой шехзаде. Судя по тому, что Мустафа теперь пребывает в раю, трон принадлежит Селиму по праву. Таков обычай. Но если по его вине в государстве произойдет беда, если он ввергнет нашу страну в какое-нибудь бедствие, словно наш дед Баязид Хан, то что тогда будет, Хюррем?
Наконец-то наступил удобный момент. Хотя Хюррем знала, что падишах разгневается, она решила попытать удачу. Может быть, ужасы, свидетелем которых стал Сулейман за всю свою жизнь, и беспокойство, которое у него вызывал Селим, заставят его отдать предпочтение Баязиду.
– Мудрость нашего повелителя известна всем, а его покорные слуги не смеют ему советовать. Однако, если упаси Аллах завтра что-нибудь произойдет, ваши страхи станут реальностью и наш сын Селим не справится с управлением государством, вы даже в лучшем мире будете упрекать меня за то, что я вам ничего не сказала. Поэтому я преступлю дозволенное и скажу то, что хочу сказать.
– Обязательно говори, Хюррем. Укажи нам путь. Скажи нам, куда идти, и я тебе поверю. Туда мы и пойдем.
Хюррем взяла мужа за руку: «Аллах любит наших шехзаде больше нас. Он очень быстро забрал к себе и моего Мехмеда, и Джихангира. Конечно, душа наша очень страдала. Но он не оставил вас без наследников. У вас есть два шехзаде, которым вы можете оставить престол».
– А Мустафа? – произнес падишах. Ему захотелось сказать: «Разве Мустафа не наш шехзаде, что ты его не вспоминаешь? Впрочем какое теперь это имело значение? Неужели женщина должна отвечать за то, что отец убил собственного сына?»
– Если ты сомневаешься в Селиме, то посмотри на Баязида Хана, – продолжала Хюррем. – Разве Баязид не твоя плоть, не твоя кровь? Все только и говорят, что о нашем шехзаде Баязиде.
Кануни в гневе вскочил.
– Селим, конечно, пьяница, но он предан мне. А Баязид смел, но безрассуден. Ты хочешь, чтобы я забыл о преданности и нарушил закон? Если бы Сулейман хотел нарушить закон, разве казнил был он тогда Мустафу?
