На помощь опять поспел Сюмбюль-ага: «Ваша покорная раба просит, чтобы теперь ее называли Руслана. Она решила, что всем во дворце трудно будет произносить ее прежнее имя».
– Руслана?
Руслана вновь кивнула.
– Ну что же, так тому и быть. К тому же ты русинка. Ты очень ловко придумала. И русинка, и Руслана.
Мать падишаха разглядывала ее всю, с ног до головы. Может быть, она сравнивала ее с Гюльбахар Махидевран, женщиной, сделавшей счастливым повелителя? Руслана чувствовала, что Валиде Султан оценивает ее.
«Какая она изящная», – подумала Хафза Султан. Она не была такой высокой, как Махидевран, однако очень молодой, моложе Гюльбахар. И свежей, как полевой цветок.
– Подними-ка голову, девушка.
И вот этот миг наступил. Сейчас ей предстоит встретиться взглядом с матерью османского падишаха! Этот первый взгляд определит все. В ответ она только склонилась еще ниже. Ведь Сетарет-калфа строго-настрого велела ей: «Смотри, красавица моя, если госпожа о чем-то спросит тебя, сразу же не отвечай, сначала низко поклонись и поприветствуй ее».
Руслана так и сделала.
Взгляды их наконец-то встретились. Пожилая женщина в окружении нескольких придворных дам у ее ног величественно сидела на роскошном седире перед огромным окном – за ней была стена, украшенная зелеными и белыми изразцами, словно перламутром.
Сама того не замечая, Руслана приблизилась на несколько шагов к Валиде Султан. И у Хафзы Султан дрогнуло сердце при виде такой легкой походки. Руслана напомнила ей о юности. «Ах, – подумала она, – видела бы ты меня, как я ходила в молодости». Она вспомнила те дни, когда приехала наложницей к Селим Хану после Айше Хатун из Крыма. Айше Хатун никак не могла родить Селиму сына. И ведь она не обиделась на Хафзу, которая перешла ей дорогу, а наоборот, научила всем дворцовым премудростям и тонкостям. А еще научила плавно и красиво ходить – так передвигаться умели только крымские женщины. Так что из простой наложницы Хафза стала Хасеки, а затем и Валиде Султан. «Сколько лет, – думала Хафза Султан, – уже прошло с тех пор, как я ходила так в последний раз? Получилось бы у нее теперь скользить на пальцах? Кто научил этому девушку? Гюльдане Султан или Ай Бала Ханым?»
Руслана подошла к пожилой женщине еще ближе. Придворные дамы, сидевшие у ног Валиде Султан, изумленно переглянулись. Что она себе позволяет? Разве можно так близко подходить к матери повелителя и прямо смотреть ей в глаза? Одна такая дама недовольно посмотрела на Сюмбюля-агу, словно бы говоря: «Ты что их там, совсем не воспитываешь?»
Пожилая женщина продолжала внимательно разглядывать Руслану. Белая вышитая вуаль словно бы придавала невинной красоте девушки какую-то таинственность. Глаза русинки совершенно поразили пожилую женщину. В сумраке комнаты они казались то сине-зелеными, как море, то голубыми, как небо. Полные губы могли свести с ума любого мужчину. У девушки были лебединая шея, горделивая осанка, тоненькая талия и округлые, манящие бедра. От нее исходили какая-то особенная сила и очарование.
– Вы очень похожи на мою приемную матушку Гюльдане, – неожиданно произнесла наложница.
Хотя обращение к матери повелителя было оскорбительным, в нежном голосе Русланы прозвучало все: боль, тоска, растерянность, радость. Услышав имя матери своей подруги, Валиде Султан попыталась найти в голосе девушки какой-нибудь намек на лицемерие, но не нашла. Значит, Руслана действительно очень любила свою приемную мать.
Хафза Султан попыталась вспомнить лицо Гюльдане Султан, которую видела несколько раз в те самые дни, когда Менгли Гирей Хан находился в ссылке в Стамбуле. Вспомнились ей только красивые раскосые глаза.
– Наша Гюльдане Султан цвела и отцвела, как прекрасная роза, – вздохнула женщина.
Руслана ответила на это невольным всхлипом.
– Как ты можешь плакать по женщине, которая не была тебе родной матерью?
В ответ раздалось уже рыдание.
Валиде Султан вновь долго и внимательно смотрела на русинку. Девушка плакала совершенно искренне.
– Слезы делают тебя сильнее, девушка, – медленно проговорила Валиде Султан.
Сюмбюль-ага и служанки никогда еще не слышали от главной женщины дворца таких слов.
Тут мать падишаха заметила, что Руслана краем глаза следит за Сюмбюлем-агой, и повернулась к главному евнуху.
– Ты все еще здесь, Сюмбюль? Пока по дворцу разгуливает сумасшедшая, которая пытается нарушить порядок в доме моего сына, ты застыл здесь и слушаешь ахи и вздохи?
Сюмбюль-ага растерялся.
– Уходи, Сюмбюль, занимайся своими обязанностями.
Озадаченный, Сюмбюль-ага направился к двери. Поклонившись три раза на пороге Валиде Султан и, уже выходя, он подумал: «Ты ловко обделал очередное выгодное дельце, Сюмбюль. Эта девушка из Московии лишит разума самого повелителя. Ах, бедная Махидевран Гюльбахар Хасеки!»
XVII
Новость о том, что Хафза Султан ласково приняла и даже хвалила русскую девушку, прибывшую из Крыма, мгновенно дошла до Махидевран. Гюльбахар Хасеки, которая делила с султаном Сулейманом жизнь и ложе с тех дней, когда он был в Манисе санджак-беем
[32]
, приподнимая полы своего роскошного кафтана, неспешно прошла по покоям и села на седир. Сбежавшиеся служанки поспешили положить ей под спину подушки и расправить платье. Одна из девушек протянула розовую воду.
– Русская очень красивая? – спросила их госпожа.
Служанка, которая, запыхавшись, принесла известия из покоев Валиде Султан второй по важности женщине во дворце, не знала, что ответить на этот вопрос. Если бы она сказала, что красивая, то ей бы не поздоровилось; если бы соврала, что нет, то для нее вышло бы еще хуже, потому что все равно ложь рано или поздно бы всплыла.
Так или иначе, служанка, жившая по правилам дворца, была приучена к лицемерию. Низко склоняясь в поклоне перед Хасеки, она ответила: «Ну что вы, госпожа, разве может быть кто-то красивее вас, разве может быть какая-то русская красивее моей госпожи?»
Гюльбахар и в самом деле была красива, и даже более чем красива. Ее не напрасно звали Махидевран. В ее жилах текла кровь благородного рода, возросшего в вольном воздухе Кавказских гор, с их ледяными горными реками и благоухающими базиликом лугами. Она была черкешенкой, статной и хорошо сложенной. Вместе с Гюльбахар зажглась звезда султана Сулеймана. Гюльбахар подарила ему сына, подобного льву. А судьбе было угодно, чтобы Сулейман вскоре занял османский престол из-за скоропостижной смерти его отца Селима Хана.
Глаза Гюльбахар были темными, словно черный виноград. Они были такой чудесной формы, словно бы их нарисовал какой-то искусный художник. Сулейман видел в этих глазах и робкое отражение любви, и ту изящную, но в то же время жестокую готовность к нападению, что свойственна природе любой матери, которая пытается защитить свое дитя. Он также восхищался горделивой походкой женщины, которая первенствует во дворце правителя мира, полном прекрасных девушек.
