– Замолчи наконец, женщина! Не начинай клеветать. Что ты себе вообразила? Что ты себе позволяешь? Бедную девушку, которая даже руку на тебя не подняла…
Султан Сулейман попытался успокоиться, но не смог. Он продолжил с еще большим напором: «Что ты, Хасеки, ожидала услышать после того, как до полусмерти посреди гарема избила девушку, которую накануне ночью мы принимали у себя в покоях?»
– А разве влюбленной Хасеки такое не простительно?
– Ты до сих пор еще не поняла, какой позорный поступок совершила? Ты опозорилась перед всем гаремом, ты, мать шехзаде, нашего наследника Мустафы Хана! Вот какие разговоры пойдут о матери сына султана Сулеймана, вот какие слухи о тебе разнесутся по миру!
Гюльбахар, напрягая остатки воли, широко раскрыла глаза, чтобы не заплакать. «Раз так, – сказала она, смело глядя в горящие глаза Сулеймана, – отдайте меня палачу! Так вы избавитесь и от позора, который на повелителя навлекла наша любовь, и избавите нас от муки страдать вдали от возлюбленного. Тот, кто знает, назовет меня жертвой любви. А тот, кто не знает, пусть говорит, что хочется».
Тон ее голоса, полный упреков, но по-прежнему смелый, ее горделивый вид удивили Сулеймана. Он впервые видел Гюльбахар такой. Мать его сына пыталась сказать ему: «Моя любовь затмила мне разум, что мне было делать, возьми за это мою жизнь», – и бросала ему вызов, вместо того чтобы упасть к его ногам и молить о прощении.
Если бы он простил ее и сказал: ну что делать, ступай подобру-поздорову и больше такого не твори, то все бы удивились. Неужели таково правосудие султана Сулеймана? Может быть, произнести подобное вслух никто бы не осмелился, но перед ним немым укором появилась бы Хюррем. Но если он накажет Гюльбахар, то Мустафа когда-нибудь спросит: «Ты что, пожертвовал моей мамой ради наложницы?» Как он тогда будет смотреть в лицо сыну?
А ведь у них с Гюльбахар за спиной были прекрасные дни. Те дни юности, полные беззаботной радости, были далеко позади. Сейчас они встали перед глазами Сулеймана. Ему вспомнилось, как они рука об руку гуляли босиком по прекрасному саду, среди виноградных лоз, как они были счастливы. Гюльбахар тогда спросила: «Если мы раздавим виноград, из него потом вино сделают?» А Сулейман поцеловал ногу девушки, измазанную виноградным соком.
Не мог он не пощадить ее, но и без наказания оставить тоже не мог. «Ох, – сказал про себя падишах, – как просто на войне размахивать мечом, стрелять из орудий, натягивать тетиву лука и как сложно сейчас взвешивать поступки на весах справедливости». Но, как бы то ни было, закон есть закон. Он должен найти решение, достойное Сулеймана. Отец его деда, Фатих Мехмед Хан, устроил порядок в этой великой стране с помощью мудрых законов. Султан Селим Явуз поддержал этот порядок мечом. А Сулеймана все будут помнить благодаря его завоеваниям, но мир его назовет «Кануни» – «Законодатель». Ведь если завоевания обеспечивают процветание, то справедливость является его залогом.
В эту минуту султан Сулейман принял мгновенное решение. Гюльбахар заметила, как погасло пламя гнева в его глазах. В ее душе затеплилась надежда. Неужели сдался? Неужели они сейчас обнимутся? Неужели сейчас проснутся вдвоем после кошмарного сна?
Падишах, заложив руки за спину, подошел к окну. Посмотрел на море, видневшееся за прикрытыми снегом сухими ветвями деревьев, на выбеленные снегом зеленые холмы на другой стороне Босфора и, не поворачиваясь, медленно произнес:
– Мое последнее слово, Гюльбахар Ханым, таково. Мать нашего наследника Мустафы Хана не позднее чем завтра отправится в санджак Сарухан. Взяв с собой нашего сына, она займется в Манисе образованием и воспитанием маленького шехзаде – с тем, чтобы наш наследник вырос достойным нас. Таково наше последнее слово.
Он повернулся и, не глядя на пораженную известием Гюльбахар, быстро вышел из комнаты.
На следующий день повозки увозили шехзаде Мустафу и его мать Гюльбахар Хатун из дворцового сада. Гюльбахар смотрела на дворец и думала, что однажды она непременно сюда вернется, но уже как мать султана. И, когда повозка тронулась, подумала: «Я больше не стану за тебя молиться, Сулейман. Те, кто спят с ведьмами, долго не живут».
Падишах наблюдал за этой печальной сценой, пока повозки не скрылись из виду. Теперь все было сообразно правилам, обычаям и традициям. Шехзаде все равно в определенном возрасте отправляли в далекий санджак, чтобы он там учился управлять государством. И никто лучше матери не сможет там за ним смотреть. Он поступил правильно. Он даровал Гюльбахар жизнь, но убил свою любовь к ней.
Меч справедливости мог наносить тяжелые раны. Сулейман чувствовал, что в нем что-то оборвалось, что сердце его болит. Но он знал и лекарства от раны – война и Хюррем. И лекарства эти были сейчас на расстоянии вытянутой руки.
XXIX
Не прошло и недели с момента отъезда из Стамбула Гюльбахар Хасеки, как она была совершенно забыта.
Тем же вечером падишах наконец-то воссоединился со своей смешливой возлюбленной, которая много дней отказывалась от его приглашения. Когда Хюррем тихонько вошла в дверь, молодому падишаху, который с волнением и нетерпением ожидал ее, показалось, что комнату озарило солнце. На сей раз Хюррем не покрыла голову, ее волосы, сплетенные в две толстых косы, были уложены вокруг головы, напоминая золотой венец. Сулейман почувствовал, как закипает его кровь.
Но странно – Хюррем была очень спокойна. Она стояла, наклонив голову, и не смотрела на него. Казалось, она вот-вот заплачет. Сулейман не придал никакого значения этой грусти. Разве не должна она была радоваться, улыбаться, смеяться, ставить все с ног на голову своим неуемным характером? Не должна ли она развеять его грусть? Разве она не заметила, что ради нее он отослал с глаз долой женщину, с которой провел десять лет, мать своего единственного шехзаде?
Падишах вскочил с места и, надеясь, что Хюррем улыбнется, сразу же пошел к ней.
– Благодарение Аллаху, что нам вновь выпала судьба увидеть ваше прекрасное личико.
Лицо Хюррем даже не изменилось. Напротив, облако печали, словно вуаль, покрыло ее прекрасные глаза, которыми он не мог налюбоваться.
– Я знаю, что я недостаточно почтительна, о великий султан. Но я стесняюсь назвать причину.
– Тебе не нужно ни о чем говорить. Я обо всем знаю. Неблагодарная уже наказана за причиненное тебе зло.
Хюррем в первый раз подняла голову и посмотрела в лицо Сулеймана, а затем вновь уставилась в пол: «Но она же мать вашего сына».
– Конечно. Именно потому ее так легко и наказали, что она мать шехзаде Мустафы Хана. А ведь ее поступок заслуживал другого наказания.
Девушка вновь еле слышным голосом пролепетала: «В чем она виновата, повелитель? В чем может провиниться перед вами женщина, которая подарила вам сына, подобного льву, плоть от плоти своей? Разве такой женщине невозможно все простить?»
Сулейман изумился. На мгновение ему показалось, что он чего-то не понимает. Хюррем сейчас защищает Гюльбахар, которая избила ее?
