Кетто не колебался ни минуты:
– На Венецию.
– Вы, должно быть, сошли с ума, – воскликнул кардинал. Взгляд его готов был испепелить посла. Венеция была воротами Ватикана. Тот, кто добрался бы до Венеции, мог бы с легкостью оказаться и там.
– Сулейман никогда в жизни не осмелится ни на что подобное! – рявкнул Буйенс.
– Совсем недавно мы то же самое говорили о Белграде, монсеньор.
– Чем вызваны твои подозрения?
– Двумя вещами. Во-первых, Сулейман днем и ночью только и занят тем, что укрепляет флот. Но еще более важным оказалось то, что, когда вчера меня пригласили во дворец, передо мной поставили поднос.
– Поднос? Что за поднос, синьор Кетто?
– Поднос, на котором была отрубленная голова.
Рука кардинала машинально потянулась к шее, и он неуверенно переспросил: «Голова?»
– Да, отрубленная голова. И знаете, кому она принадлежала?
Посол продолжил, не дожидаясь ответа: «Это была голова Махмуда Газали, которому мы всячески помогали устроить восстание в Египте. Один из самых приближенных к султану людей, Ибрагим, вчера поставил передо мной поднос и самолично снял с него покрывало. А после этого произнес: “Вот каков конец того, кто замышляет козни против повелителя мира султана Сулеймана Хана”. Можно ли получить более открытое послание, ваше высокопреосвященство? Всем известно, что Венеция поддерживала Газали. Нам недвусмысленно говорят: “Газали мы наказали, сейчас наступила очередь Венеции”».
Кардинал налил себе вина в бокал из стеклянного кувшина. Если посол прав в своих подозрениях, то европейские короли должны будут поддержать план Льва X. По крайней мере, большинство из них.
– Вы уже сообщили в Венецию?
– Ваше преосвященство первый, кто узнал об этом.
Адриан Флоренсзоон Буйенс решил в тот миг, что скроет эти сведения. Он вовсе не собирался допускать усиления папы. Внезапно он сменил тему разговора.
– Вы все твердите о войне, но весь Стамбул только и говорит о новой возлюбленной султана Сулеймана.
– Так, значит, вы уже слышали, ваше высокопреосвященство?
– Девушка, кажется, русская, да?
– Турки называют русскими всех, кто живет к северу от Крыма.
– В конце концов, в ней течет славянская кровь. Ну-ка расскажи поподробнее.
– Она еще очень молода. Ей только шестнадцать лет. Падишах в нее сильно влюблен. Он даже сослал из дворца наследника османского престола вместе с матерью Махидевран Гюльбахар Хасеки, лишь бы не оставлять ее под одной крышей с этой наложницей.
– Не может быть! Что же это за девушка такая? Она красивая?
– Должно быть. Ее зовут Александра. Но, когда она приехала во дворец, ее назвали Русланой. А падишаху наложница так понравилась, что он самолично сменил ей имя. Сейчас ее зовут Хюррем.
– Что это значит – Хюррем?
– Веселая, улыбчивая, красавица, или что-то подобное. Сулейман теперь не смотрит на других наложниц.
– А что за нрав у этой улыбчивой синьоры? Тебе известно?
Кетто предпочел не заметить насмешки в голосе кардинала.
– Говорят, что она бедовая. Ездит с падишахом на охоту, скачет на лошади, стреляет из лука. Она дерется со всеми наложницами гарема. Некоторые утверждают, что Гюльбахар Хасеки ее побила, но я не верю. Я думаю, это Хюррем на нее напала.
Кардинал хохотнул и сделал еще один глоток вина.
– Если хотите знать, синьор Кетто, то султан Сулейман этой девушке Хюр… как там ее?
– Хюррем.
– Да, да… Я думаю, он дал ей неверное имя. Если она красивая, а к тому же жестокая, ее должны звать Роксоланой… Это роза… Да к тому же роза с шипами.
Кардинал бросил на Кетто многозначительный взгляд, и смех его отозвался эхом от золоченых стен.
Венецианский посол сообщил главному помощнику папы еще одну последнюю новость.
– Когда я вчера был во дворце, наперсник падишаха Ибрагим прошептал мне на ухо, что девушка ждет ребенка. Роксолана ждет ребенка, ваше высокопреосвященство.
Буйенс перестал смеяться и повернулся к послу, злобно посмотрев на него.
– У вас на языке все секреты, синьор Кетто.
– Подумайте о том, что будет, если Роксолана родит сына.
– Ну и что будет?
Кетто хотелось рассмеяться от глупости кардинала, но он сдержался. Он встал, подошел к нему и произнес: «Подумайте только, два шехзаде на один османский престол. Гюльбахар со своим сыном против Роксоланы и ее сына».
На лице кардинала Буйенса злобное выражение сменилось насмешливым.
– Синьор Кетто, ребенок еще не родился. Второму ребенку еще только шесть-семь лет. А вы твердите о каких-то распрях за трон, которые произойдут только через несколько десятков лет.
– Дети быстро растут, ваше высокопреосвященство. А страсти растут еще быстрее.
– Нет, мой дорогой, нет. Воздух Стамбула сделал вас мечтателем. Вы повсюду видите войну, покушения, заговоры.
Тем вечером Марко Кетто вернулся к себе. Едва вернувшись, он тут же написал зашифрованное донесение в Венецию:
«Контакт с его высокопреосвященством установлен. Он не хочет верить в то, что Османы готовятся к войне. Хотя война действительно очень близка, у монсеньора Адриана Буйенса больше интереса вызвала новая возлюбленная султана Сулеймана. Он даже придумал для нее новое имя – Роксолана. В то же время вчера Ибрагим, о котором я раньше вам сообщал, сделал мне два очень важных знака. Первым была голова Газали на подносе, послание было очень прозрачным – оно говорит, что очередь за вами. А вторым – русская девушка скоро подарит Сулейману ребенка».
Хюррем ни о чем не подозревала, но с того самого дня весь христианский мир начал именовать ее Роксоланой. Османская Хюррем вновь сменила имя, и в христианском мире появилась Роксолана.
Кетто еще раз перечел все, что написал. Когда послание попадет в руки адресатов в венецианском Дворце дожей – кто знает, когда это произойдет, – по особой печати, которую он прижал сейчас к расплавленному сургучу, будет ясно, кто его отправил. На печати красовались орел и лев.
XXXVI
Шел пятый месяц беременности. Хюррем горделиво ходила по гарему, всем демонстрируя живот, в котором она носила ребенка самого султана Сулеймана. И Валиде Султан, и Сулейман зорко следили за здоровьем Хюррем. Лекарши, повитухи и служанки не отходили от нее, выполняя любую ее прихоть. Ей вздумалось даже попросить среди зимы арбуз. Тотчас во все стороны страны полетели гонцы, и арбуз был привезен из самого Египта, специально для Хюррем Хасеки.
Той зимой Хюррем наслаждалась любовью окружающих и тем, как выполнялись ее капризы. Она заставляла наложниц завидовать себе. Она не давала покоя Местану-аге, который стал главным евнухом вместо Сюмбюля: «Ну что, посмотрим, Местан-ага, хорошо ли ты будешь служить, посмотрим, как ты справишься с обучением девушек, как ты будешь обращаться с послушными и непослушными». А главный евнух, с изрытым оспинами лицом, и рад был стараться: едва заступив на должность, он отправил в мрачный сырой зиндан трех красивых гречанок и двух небесной красоты армянок, недавно поступивших в гарем.
