– Нет, – ответил Сулейман. – Мы так не подумаем, а подумаем, что Хюррем Ханым опять ревнует.
– Ничего подобного, – улыбнулась Хюррем.
– Воины хотят войны. Когда нет военных походов, нет и добычи.
– В этот раз мне показалось, что не только воинам, но и всему народу кажется, что вы их покинули.
– Покинул? Как это – покинул?
– Когда мы выезжали из города, я слышала такие разговоры в толпе.
– Но почему? Янычары сыты, они получают жалованье, они не голодают. К тому же, кто им сказал, что мы забыли о военных походах? Напротив, мы только и думаем, что о новом военном походе. Однако на этот раз следует лучше подготовиться. Как может падишах забыть о своих подданных?
Опять война постучалась в дверь. Куда на этот раз? От такого вопроса Хюррем удержалась, хотя ей очень хотелось спросить. Вместо этого она лишь утвердительно кивнула, словно бы желая сказать, что падишах забыть о своих подданных не может: «Мне кажется, повелитель, что вы выходите к людям реже, чем прежде. А с того момента, как Ибрагим-паша вернулся из Египта, не выходите вовсе. Поэтому люди решили, что повелитель о них забыл».
– Ты что, Хюррем, хочешь сказать, что воины и жители города восстали потому, что их падишах и его великий визирь не выходят из гарема?
Жар охватил лицо Хюррем. Она не предполагала, что разговор зайдет так далеко. Разве можно говорить такое самому падишаху, к тому же такому вспыльчивому, как Сулейман? А если он сейчас возьмет и скажет: «Раз так, то я больше к тебе не приду». Что ей тогда делать? «Вот болтливая», – ругала она себя. Это было настоящей дерзостью. Если падишах разгневается, что будет? Гнев падишаха всегда стоил кому-нибудь головы. Не так давно султан приказал лишить жизни из-за некстати сказанного слова супруга одной из своих сестер, бейлербея Румелии Хюсрева-пашу. Хюррем не знала, в чем заключалась вина паши, однако его сестра, оставшаяся вдовой, теперь на каждом углу твердила: «Дай Аллах, чтобы мы скоро снова надели траурное платье, на сей раз по нашему брату», чем повергала Сулеймана в гнев и ярость. Так неужели султан, который не пожалел родную сестру, пожалел бы простую наложницу?
– Я надеюсь, повелитель не рассердился на дерзость своей Хюррем, – робко пробормотала она. – Я боюсь прогневить повелителя.
– Нет, – ответил Сулейман. – Ты не прогневаешь повелителя. К тому же, видит Аллах, ты права. А разве на правду гневаются? Ты все правильно говоришь. Падишах и визирь слишком много времени проводят с женщинами. Разве это ложь? Нет. Но тогда какие нужно принять меры, чтобы воины не чувствовали себя забытыми нами?
Хюррем не поверила собственным ушам. Султан Сулейман с ней советовался. Не с Ибрагимом, а с ней. Конечно, он и с проклятым греком советовался. Но впервые он сейчас спросил и ее мнение. Она заволновалась: «Я боюсь вас прогневать своим невежеством, повелитель».
– Не бойся, не прогневаешь. Поскольку наша душа не может выносить разлуку с тобой, скажи, что нам делать, чтобы люди и воины были довольны?
– Я думаю, можно устроить людям праздник, повелитель.
– Праздник?
– Да, повелитель, праздник, достойный славы великого султана. Пусть людям раздают угощения, пусть в мечетях щедро милостыню раздадут, пусть праздник длится несколько дней. Так люди почувствуют ваше внимание и будут довольны.
Сулейман задумался, а Хюррем, заметив, как внимательно он ее слушает, продолжала: «Устройте такой праздник, какого до сих пор никто не видел. Пусть он будет не только для жителей Стамбула, но и для ваших воинов. Пусть вашу силу и щедрость увидят и друзья, и враги. Друзья обрадуются, а враги испугаются. Пусть бедных накормят, нищих оденут. А повелитель сам примет участие в празднике и явит свой прекрасный лик своему народу».
Она сама удивилась тому, как складно это прозвучало.
XLIII
Приготовления к празднику длились несколько дней.
В фирмане о приготовлениях, который издал султан Сулейман, говорилось: «Мы повелеваем устроить праздник, достойный нашего величия». О празднике гонцы известили всю империю. В Стамбул направились толпы музыкантов, факиров, жонглеров, клоунов, гадателей. На Ипподроме напротив особняка Ибрагима-паши установили большие шатры, площадки для выступлений артистов, прилавки для купцов, скамейки и столы для народа, и огромные казаны. До начала праздника на дворцовой кухне днем и ночью не прекращалась работа. Вкуснейшие яства и сласти разносились по казармам янычар и по кварталам городской бедноты. Каждый, кто приходил ко дворцу, не уходил с пустыми руками, унося с собой мясо, плов, пирожки.
Короче говоря, не успел праздник еще начаться, как все в Стамбуле уже были счастливы. Сама Хюррем, напротив, вовсе не радовалась оттого, что падишах последовал ее совету и принялся воплощать его в жизнь, ведь подготовкой к торжеству занимался опять проклятый Ибрагим. К тому же Хюррем вновь была беременна.
Такого еще никто не видел! Весь Стамбул вышел на улицы. Для падишаха, гарема и визирей на мраморной лестнице дворца Ибрагима были расстелены ковры и повешены занавески. Из-за этих занавесей Хюррем смотрела на то, как падишах претворял ее слова в жизнь.
Султан Сулейман приехал верхом на чистокровном арабском скакуне во главе пышной процессии. Ипподром не видел такого великолепия со времен Константинополя. Площадь, на которой еще два месяца назад янычары кричали «Долой!», взорвалась криками «Да здравствует падишах! Долгих лет жизни падишаху!». Жители Стамбула, проходя мимо падишаха, то и дело приветствовали его, вставая на колени, стараясь припасть к его ногам. Стражники пытались остановить их, но Сулейман разрешил. Сидя верхом на лошади, султан смотрел, как люди приветствуют его. Какая-то женщина в толпе приподняла своего маленького сына, чтобы он увидел султана. Заметив это, Сулейман позвал женщину и взял ребенка на руки. Малыш, не понимая, кто его держит, принялся было разматывать чалму на голове Сулеймана, так что его пришлось вернуть матери. При этом маленькая ладошка мальчугана приняла в подарок увесистый кошель.
Хюррем с гордостью и радостью наблюдала за тем, как падишах встречается со своим народом и воинами. «Я люблю этого человека, – подумала она. – Люблю отца моих детей».
В какой-то момент падишах, приветствуя толпу, повернулся и так, чтобы это видели все, помахал в ту сторону, где сидела Хюррем. Ей хотелось летать от счастья, и в глазах падишаха тоже читались любовь, гордость и благодарность. Сулейман впервые спросил ее совета и поступил согласно ему. Результат оказался великолепен.
В тот день Хюррем впервые ощутила вкус власти и потаенную радость оттого, что кто-то воплощает ее замыслы.
Вечером того дня Сулейман благодарно поцеловал Хюррем в лоб: «Хюррем Ханым, ты осчастливила и наших воинов, и наших подданных, и нас самих. Мы желаем, чтобы и ты всегда была счастлива».
С этими словами он одел ей на шею прекрасное ожерелье с бриллиантами, рубинами, изумрудами и еще какими-то камнями редкой красоты, названий которых она не знала. Хюррем с благодарностью произнесла: «Для нас нет большего счастья, чем видеть счастливым повелителя. Самым большим подарком для нас стало появление султана плечом к плечу со своими воинами и народом. Так что мы даже забыли о новом счастье, которое ждет нас».
