Это все-таки была середина плейстоцена – время, когда 17 ледниковых периодов и времен между ними гоняли глобальную температуру вверх и вниз и попеременно промачивали или пересушивали землю, если та не была проморожена. Земная кора сжималась и расслаблялась под перемещающимся весом льда. Восточно-африканский разлом расширялся, извергались вулканы, включая тот, который периодически бомбардировал Олоргесайи пеплом. После двадцатилетнего изучения слоев Олоргесайи археолог Смитсоновского института Рик Поттс начал замечать определенные стойкие виды растений и животных, которые, как правило, переживали периоды климатических и геологических переворотов.
Одним из них были мы. В долине разломов у озера Туркана, находящегося в совместном владении Кении и Эфиопии, Поттс обнаружил богатое захоронение останков наших предков, и их изучение показало, что как только климат и условия окружающей среды резко менялись, ранние виды человека превышали по численности, а затем и вытесняли еще более ранних гоминидов. Способность к адаптации – ключевой признак жизнеспособности, там, где одни виды вымирали, другие эволюционировали. В Африке мегафауна, к счастью, выработала свои адаптивные формы вместе с нами.
И для нас это тоже удача, потому что для того, чтобы нарисовать себе картину мира до нас – основу для понимания, как он может развиваться без нас, – Африка является наиболее полным банком живого генетического наследия, заполненным целыми семействами и отрядами животных, уничтоженных в других местах. А некоторые из них на самом деле родом из других мест: когда североамериканцы выглядывают в открытые люки в крышах джипов на сафари в Серенгети, пораженные огромностью стада зебр, они видят потомков американских видов, прошедших по перешейкам, соединявшим Азию и Гренландию с Европой с Америкой, но потерянных для своих родных континентов. (То есть до тех пор, кока Колумб не ввез представителей семейства лошадиных после пробела в 12,5 тысяч лет; до этого некоторые виды, процветавшие в Америке, тоже могли быть полосатыми.)
Если животные Африки развивались, учась избегать человеческих хищников, как изменится баланс после их исчезновения? Нет ли представителей мегафауны, настолько адаптировавшихся к нам, что вместе с нами, в мире без нас, может исчезнуть некоторая тонкая связь или даже симбиоз?
Высокогорные холодные болота Абердарского хребта в центральной Кении не могли привлечь человеческих поселенцев, но этот источник всегда должен был быть местом паломничества. Здесь начинаются четыре реки, текущие в четырех разных направлениях, чтобы напоить лежащую внизу Африку, ныряя по дороге с базальтовых выступов в глубокие расщелины. Один из таких водопадов, Гура, изгибается в горном воздухе почти 300 метров, прежде чем его поглощает туман и папоротники размером с дерево.
Это альпийское болото мегафлоры в стране мегафауны. За исключением нескольких рощиц розового дерева, он находится выше линии деревьев, занимая длинное седло между двумя пиками в 4000 метров, образующими часть восточной стены долины разломов чуть ниже экватора. Нет деревьев – но при этом гигантский вереск поднимается здесь на 18 метров, покрытый влажной завесой лишайника. Почвопокровная лобелия оборачивается 2,5-метровыми колоннами, и даже крестовник, обычно просто трава, мутировал здесь в 9-метровые стволы с капустными вершинами, растущие среди массивных травяных кочек.
Неудивительно, что потомки ранних людей, вскарабкавшиеся из долины и со временем ставшие кенийским высокогорным племенем кикуйю, сообразили, что именно здесь жил Нгаи – Бог. Вдали от ветра в осоке и чириканья трясогузок здесь царит священное молчание. Ручейки, обрамленные желтыми астрами, беззвучно текут по топким, кочковатым лугам, настолько залитым дождями, что сами потоки кажутся плывущими. Канна – самая крупная африканская антилопа, 2 метров высотой и весом в 700 килограммов, со спиралевидными рогами в метр длиной, балансирующая на грани вымирания, – ищет убежища на этих холодных высотах. Болото слишком высоко для большей части дичи, за исключением водяных козлов и прячущихся львов, ожидающих тех в папоротниковых лесах у подножия водопадов.
Временами появляются слоны, детеныши следуют за слонихами, пока те топчут луговой клевер и давят огромные кусты зверобоя, пытаясь добыть дневную норму в 200 килограммов корма. В 8о километрах к востоку от Абердарского хребта, на другом конце ровной долины, слонов можно встретить вдоль границы снега на 5000-метровых пиках горы Кения. Лучше адаптирующихся, чем их покойные родственники, мохнатые мамонты, отдельных африканских слонов когда-то можно было выследить по их помету, ведущему от горы Кения или от холодного Абердарского хребта вниз, в кенийскую пустыню Самбуру, 3 километрами ниже. Сегодня человеческий шум прерывает коридоры, связывающие эти три места обитания. Слоновьи популяции
Абердарского хребта, горы Кения и Самбуру не видели друг друга несколько десятков лет.
Ниже болота Абердарский хребет окружает 300-метровая полоса бамбука, убежище почти вымерших бонго, еще одних африканских носителей полосатой защитной окраски. В настолько густых зарослях бамбука, что они не привлекают гиен и даже питонов, у бонго со спиралевидными рогами есть только один враг, характерный только для Абердарского хребта: леопард-меланист, или черная пантера. Нависший дождевой лес Абердарского хребта является домом также для черного сервала и черной разновидности африканской золотой кошки.
Это одно из самых нетронутых мест в Кении, где камфарное дерево, кедры и кротоновое дерево так плотно опутаны лианами и орхидеями, что 5-тонные слоны легко могут здесь спрятаться. Так поступает и самый близкий к исчезновению вид африканских животных – черный носорог. Всего 400 особей все еще живут в Кении, причем в 1970 году их было 20 тысяч, но браконьеры охотятся на них, чтобы добыть рога, каждый из которых стоит $25 тысяч, так как на Востоке им приписывают целебные свойства, а в Йемене из них делают рукояти церемониальных кинжалов. И всего лишь примерно 70 абердарских черных носорогов живут в их исходной природной среде обитания.
Когда-то здесь скрывались и люди. В колониальные времена хорошо увлажненные вулканические склоны Абердарского хребта принадлежали британским производителям чая и кофе, чередовавшим плантации этих культур с пастбищами овец и крупного рогатого скота. Занимавшихся сельским хозяйством кикуйу вытеснили на испольные участки, называемые «шамба», с отвоеванных у них земель. В 1953 они объединились под покровом абердарского леса. Питаясь дикими фигами и коричневой пятнистой форелью, запущенной британцами в реки Абердарского хребта, партизаны кикуйу терроризировали белых землевладельцев в течение так называемого восстания мау-мау. Великобритания ввела войска из Англии и бомбила Абердары и гору Кения. Тысячи кенийцев были убиты или повешены. Менее 100 британцев погибло, заключенное к 1963 году мирное соглашение неотвратимо привело к началу правления большинства, ставшего известным в Кении под названием «вуру» – независимость.
Сегодня Абердары – пример шаткого договора, который мы, люди, заключили с остальной природой и назвали его национальным парком. Это прибежище для гигантских лесных свиней, и самых маленьких антилоп – суни размером с кролика, – и для золотокрылых нектарниц, птицы-носорога с серебристыми щеками и невероятных багряно-синих турако Хартлауба. Чернобелые мартышки колобусы, чьи бородатые мордочки наводят на мысли об общих генах с буддийскими монахами, живут в этом девственном лесу на склонах Абердарского хребта… пока он не заканчивается электрической изгородью.
