Уильям Норингэм, приехавший с полей сахарного тростника, тоже был в приподнятом настроении. На нем не было жилетки, а рубашку он небрежно заправил в штаны, покрытые пятнами от патоки. Его темные волосы непокорными прядями падали на лоб, а открытое молодое лицо сияло от восторга.
– Новая мельница работает безупречно! – сообщил он.
– Это же прекрасно, дорогой мой! – радостно откликнулась леди Гэрриет. При этом в ее голосе звучало столько радости, будто бы не было на свете ничего более важного, чем новая мельница.
Когда же Уильям, потный и грязный после работы, стал подниматься по ступенькам на веранду и с его сапог посыпались комья земли, она любезным тоном мягко произнесла:
– У тебя такой вид, словно ты выполнял тяжелую работу, мой мальчик.
Тот покраснел и посмотрел на себя.
– О, черт возьми! Извините. Я просто хотел побыстрее сообщить, как хорошо работает мельница. Это была самая лучшая покупка за последние несколько лет.
Не садясь за стол, он взял чайник, налил чай в чашку и жадными глотками выпил все до последней капли. После этого он обратился к Элизабет:
– Я мог бы показать вам мельницу, если, конечно, у вас есть желание.
– А почему бы нет? – ответила Элизабет, радуясь перспективе прогуляться с Уильямом.
Леди Гэрриет, наморщив лоб, заметила:
– Это могла бы взять на себя и Силия.
– Ох… – Щеки Уильяма стали еще темнее, словно до него только сейчас дошло, что его мысли могут быть неправильно истолкованы. – Естественно.
Элизабет смущенно смотрела в свой чай. Она не подумала ничего плохого, услышав предложение Уильяма, и спокойно приняла его. Но, вероятно, Гэрриет усмотрела в этом нечто большее.
Двусмысленность этого момента быстро улетучилась, Уильям поспешно вернулся на работу, а женщины стали говорить о предстоящем празднике. Когда ближе к вечеру тени стали длиннее, Элизабет извинилась перед остальными, сказав, что ей хочется немножко прогуляться. Анна тут же встала, чтобы сопровождать ее, однако Элизабет заявила, что ей хотелось бы побыть одной. Анна с полным пониманием кивнула. Поскольку Элизабет всего лишь две недели назад узнала о смерти своего отца, ей разрешались одиночные прогулки, хотя Норингэмам не нравилось, что она уходила одна, без сопровождения.
Элизабет зашла в комнату, которую она делила с Анной и Фелисити, и взяла свою соломенную шляпу.
Глухой рокот барабанов, доносившийся сюда от хижин рабов, вызвал у нее какое-то мечтательное настроение. Голова ее была легкой и пустой, как будто она освободилась от всех мыслей, которые мешали ей в полной мере наслаждаться жизнью. Аромат цветов пьянил и пробуждал в ней желание просто идти через джунгли и слиться с природой в единое целое. Она чувствовала себя так, словно какой-то странный неугомонный дух овладел ею. Тишина дня, казалось, была готова поглотить все вокруг. В прохладном, не имевшем окон холле дома Силия подметала выложенный каменными плитами пол. Когда Элизабет проходила мимо нее, она, подняв глаза, вежливо спросила:
– Вы хотите, чтобы я показала вам новый пресс для сахарного тростника?
Увидев недоуменное выражение лица Элизабет, она пояснила:
– Мастер Норингэм сказал, что если вы захотите, то я должна это сделать.
Пресс для сахарного тростника не особенно интересовал Элизабет. В поместье Рейнбоу-Фоллз тоже имелась такая штука, и стоило увидеть один раз, как упряжные животные, тупо опустив головы, ходят по бесконечному кругу, вращая мельницу, чтобы понять стоящие за этим принципы. Она уже хотела было вежливо отклонить предложение мулатки, однако в последний момент передумала.
– Ты можешь показать мне хижины негров, – импульсивно сказала Элизабет. Там она еще никогда не бывала, а ей очень хотелось посмотреть, в какой обстановке живут невольники.
Силия удивленно, даже несколько недоверчиво посмотрела на нее.
– Но ведь рабы еще на работе.
– Да, я понимаю. Тогда, наверное, придется в другой раз…
– Нет, нет, – поспешно произнесла Силия, – я могу показать вам все! Просто идемте со мной!
Она отставила метлу в угол и с готовностью пошла вперед, а Элизабет нерешительно последовала за ней. Утоптанная тропинка, которая вилась между широколистными пальмами и деревьями папайи, вела мимо сараев, мельницы, сахароварни и складов. Таким образом, Элизабет все же увидела новую мельницу, которую в Рейнбоу-Фоллз вращали мулы. Тяжелый запах крупного рогатого скота висел над всей местностью, рой мух жужжал вокруг животных. От находящейся рядом сахароварни исходил невыносимый жар. Он шел от каменной печи, отапливаемой остатками сахарного тростника, и огромных медных котлов, в которых кипела булькающая патока. Между облаками дыма и пара двигались черные тела – это были рабы, почти полностью обнаженные, за исключением набедренных повязок. Их кожа блестела от пота, а глаза были красными от едкого дыма. Неподалеку стоял Уильям, который разговаривал с одним из работников. Он радостно помахал рукой, когда Элизабет и Силия проходили мимо, однако сразу же после этого его позвал старый однорукий чернокожий раб, и он исчез в невыносимом мареве сахароварни.
Дорога вела дальше в сторону плантации сахарного тростника, который, словно сплошной зеленый лес, закрывал поле зрения сразу в двух направлениях – на север, где находилась самая большая плантация, и на юг, где тоже было достаточно большое количество засаженных моргенов земли. С восточной стороны находилось море, а к западу простирались девственные джунгли. Дорога в Бриджтаун, которая, собственно, представляла собой вряд ли что-то большее, чем просто многократные следы от проезжавших повозок, проходила совсем рядом с побережьем, как и другая дорога, которая вела в Хоултаун – следующее большое поселение.
В поле было видно добрую дюжину рабов и ирландских батраков, занятых работой. Они рубили блестевшими на солнце мачете стволы тростника и бросали их в кучу. Чернокожие пели, взмахивая огромными ножами, и это было странное пение, исполненное гортанных звуков, но при всей чужеродности этой мелодии в ней присутствовал какой-то почти гипнотический ритм.
Надсмотрщик Норингэмов, тучный мужчина лет сорока, в разодранной соломенной шляпе и серой от грязи рубашке, дремал, сидя в тени скалы. У него за щеками было полно жевательного табака, и из открытого рта стекала тонкая, как нитка, струйка коричневой слюны. Когда Элизабет и Силия проходили мимо него, он поднял руку и в вежливом приветствии приложил ее к голове, а потом, смачно сплюнув табак и машинально сделав несколько новых жевательных движений, снова задремал.
Дорога, по которой вслед за мулаткой шла Элизабет, вела мимо жилищ рабочих – покрытых соломой деревянных хижин, сооруженных в едином, довольно простом стиле: с низкими дверями и без всяких украшений. На расстоянии броска камня от них стояли хижины рабов, ничем не отличающиеся от хижин долговых работников. Они находились на краю полей, расположенных к северу от господского дома, и были отделены от плантации сахарного тростника всего лишь небольшой просекой.
