Он уселся на соседний валун. Безукоризненно правильные черты лица и медовая кожа в свете луны приобрели особое величие.
– Кого ты нашел?
– Смотри сама.
Он поднял сложенные лодочкой кисти. Внутри сидела бабочка. Или мотылек – в темноте не разобрать.
– Спит. И еще какое-то время не проснется. Я подумал, так тебе будет проще.
Значит, бабочка.
Внезапно насекомое задергалось.
– Животные боятся эпицентра, – мягко пояснил рефаит. – Он вроде проводника в загробный мир, а твари это остро чувствуют.
– Зачем же понадобилось его открывать?
– Скоро поймешь. – Он испытующе посмотрел на меня. – Готова попробовать?
– Да.
Красные зрачки вспыхнули как угли.
– Ты, наверное, в курсе: у меня есть привычка падать, когда дух высвобождается из тела. Если не затруднит, постарайся подстраховать.
Слова давались мне с трудом. Просить рефаита о самых элементарных вещах было хуже горькой редьки.
– Ну разумеется, – откликнулся он, не сводя с меня горящих глаз.
Пришлось отвернуться.
Набрав в грудь побольше воздуха, я отпустила дух. Чувства мгновенно притупились, на переднем плане замаячил лабиринт. Ощущение эфира усиливалось с каждой секундой, и вскоре я очутилась на краю макового поля, где царила вечная тьма. Прыжок – и эфир распахнул мне объятия.
Серебряная пуповина натянулась, готовая спружинить и вернуть меня в реальность. Лабиринт стража был совсем близко, и на его фоне бабочка казалась крохотной точкой, песчинкой на мраморе. Я осторожно проникла в сознание насекомого, которое даже не шелохнулось, не то что запаниковало.
Мне открылся мир грез, переливающийся яркими красками. Бабочки дни напролет кружат над цветами, отсюда такая насыщенная гамма красок у их лабиринта. Вокруг разливалось благоухание роз и полевых трав. Я зашагала по покрытому росой лабиринту к самой освещенной зоне. С увитых цветами деревьев на голову сыпалась пыльца. Но главное – непередаваемое, ни с чем не сравнимое ощущение свободы. Никаких тебе защитных механизмов, никакого сопротивления. Было так хорошо, легко и свободно, как будто упали невидимые кандалы. Мой дух снова очутился в родной стихии, где можно исследовать неизведанные края. Трудно было подолгу находиться в своем теле, душа рвалась на волю, к дальним берегам. Это называется тягой к странствиям.
Добравшись до солнечной зоны, я опасливо огляделась. Ничего, только душа насекомого блестит розовой точкой. Легкое дуновение – и ее унесло на задворки сознания.
Ладно, за дело. Если не ошибаюсь – точнее, если Джекс не ошибся в своих размышлениях, – пребывания в солнечной зоне достаточно, чтобы получить контроль над телом.
Стоило шагнуть в солнечный круг, как лабиринт наполнился ярким светом. Сияние проникало в меня, ослепляя. Мир вдруг вспыхнул алмазными искрами. И сразу померк. Мое тело растворилось, все ощущения исчезли. Тут я очнулась.
И запаниковала. Где руки, ноги? Почему ничего не видно? А, нет, видно, но все какое-то фиолетовое, а яркая зелень травы режет глаза. Впечатления хуже, чем от «флюида». Легким не хватало воздуха, я задыхалась, но, не имея рта, не могла даже кричать. А что это за штуковины по бокам? При каждой моей попытке шевельнуться они трепыхались, заставляя меня биться в смертных судорогах.
Внезапно меня вынесло обратно. Вся дрожа, я сползла на землю.
– Пейдж?
Меня скрутило в рвотном спазме. Во рту появился мерзкий привкус, но ничего не произошло.
– Б-больше никогда, – клацая зубами, прохрипела я.
– Что случилось?
– Ничего. Поначалу было так хорошо, легко, а потом… потом… – Трясущимися руками я расстегнула пиджак. – Нет, мне такое не под силу.
Страж молча наблюдал, как я утираю пот со лба, стараясь не дышать глубоко.
– У тебя получилось, – произнес он наконец. – Хоть и через боль, ты смогла. Крылья шевелились.
– Я чуть не умерла!
– Да, но с задачей справилась.
– И долго это длилось?
– С полминуты.
Конечно, для меня и это рекорд, но в целом результат удручающий. Джекс лопнул бы со смеху, узнай он, как опростоволосилась его лучшая ученица.
– Прости, что разочаровала. Видно, странница из меня неважная.
Лицо рефаита окаменело.
– Ошибаешься. Нужно лишь поверить в себя.
Он раскрыл ладони и выпустил бабочку. Живую и невредимую.
– Злишься? – робко спросила я.
– Нет.
– Тогда почему так смотришь?
– Как? – Он обратил ко мне ничего не выражающий взгляд.
– Проехали.
Рефаит молча принялся разжигать костер. Ну и пусть бесится. Стражницу фауны ему подавай! Обойдется.
– Отдохнем пару часов, – сказал страж, не глядя на меня. – Тебе нужно поспать перед вторым этапом испытания.
– Хочешь сказать, первый я прошла?
– Разумеется. Тебе велели подчинить бабочку, и ты справилась. – Он вытащил из рюкзака грубо сшитый спальный мешок. – Ложись, а у меня еще дела. Не бойся, здесь безопасно.
– Идешь в город?
– Да.
Спать под открытым небом было страшно – слишком много витало здесь духов. Вдобавок мороз крепчал. Но выбирать не приходилось. Я стащила насквозь промокшие сапоги и носки, разложила их у костра и залезла в спальник. Холод настойчиво проникал сквозь покровы, но все же было терпимо.
Страж барабанил пальцами по колену и смотрел в пустоту. Его глаза раскаленными углями вспыхивали во мраке. При взгляде на луну меня охватила тоска. Казалось, вокруг царят лишь безграничная тьма и холод. Холод и тьма.
17
Свобода выбора
– Пошевеливайся, Пейдж. Бегом, – повторял мой двоюродный брат Финн, настойчиво таща меня за рукав.
Мне было шесть, происходило все на центральной площади Дублина, где кишела масса вопящих людей.
– Не могу, Финн. Не успеваю, – хныкала я, но брат впервые в жизни не реагировал на мои жалобы и упорно волок за собой.
Вообще-то, мы собирались идти в кино. На дворе стоял февраль 2046 года, день выдался ясным и морозным. Зимнее солнце золотило воды Лиффи. Я гостила у тети Сандры, а та, уходя на работу, оставляла меня на Финна, у которого тоже были каникулы. Мне хотелось посмотреть фильм, а после перекусить в «Темпл-баре», но кузен предложил другую программу – посетить статую Молли Мэллоун. Якобы это важнее.
– Мы войдем в историю, малявка! – с жаром говорил Финн, сжимая мою детскую ручонку, одетую в варежку.
Я накуксилась. История – это снова школа. Финн мне очень нравился – высокий, забавный, умный, он всегда покупал для меня сладости, специально для этого экономил карманные деньги. Но Молли Мэллоун я видела сотни раз, знала наизусть ее песенку.
