Спрашивать о моем самочувствии не имело смысла, поэтому Страж без лишних слов задернул шторы и налил мне бренди. Я плюхнулась на кушетку, ухитрившись соблюсти при этом дистанцию, и погрела стакан в ладонях.
– Судя по всему, о киллерах ты позаботилась, – хмыкнул Страж.
– Они ищут тебя.
Он отпил из своего бокала:
– Не переживай, в следующий раз им не застать меня врасплох.
Его левая рука покоилась на кушетке, правая лежала на бедре, ладонью вверх. Руки грубые, мозолистые, в старых шрамах. У основания большого пальца на правой виднелась свежая ссадина.
В колонии Страж часто смотрел на меня, словно пытался разгадать сложную загадку, но сейчас его взгляд был прикован к экрану. Показывали популярную комедию о приключениях шаблонных невидцев и их героических победах над паранормалами. Я вопросительно вздернула бровь:
– Интересуешься ситкомами?
– Почему нет. У Сайена довольно занятные методы внушения. – Он переключил канал, там по второму кругу гоняли сводку новостей. – Сайен создает элитное подразделение легионеров, «Каратели», для отлова исключительных преступников.
– Исключительных?
– Новый термин для заклятых врагов государства. Думаю, это идея Наширы. Очередной способ усложнить тебе жизнь.
– Похоже, с фантазией у нее порядок. – Я перевела дух. – Ну и что это за каратели?
– «Алые».
– Что?!
– Альсафи говорит: раз нет колонии, защищать больше нечего, «алые» будут служить цитадели. Уверен, твой друг Карл тоже среди них.
– Он для меня не друг, а прихвостень Наширы.
О Карле Демпси-Брауне не хотелось даже вспоминать.
Я поставила стакан на столик:
– У меня нет денег, чтобы оплачивать твое проживание. Джекс лишил меня зарплаты.
– Ты и не должна платить за меня, Пейдж.
Я выключила транслятор, отчего в комнате стало совсем темно, и пригубила бренди. Страж упорно пялился в стену, точно боялся, что при взгляде на меня обвалится потолок. Я переменила позу и заправила за ухо выбившуюся прядь. Рубашка доходила мне до середины бедер, но Стражу было не привыкать к моей наготе: как-никак лично вытаскивал пулю, когда Ник подстрелил меня на мосту.
Страж первым нарушил неловкое молчание:
– Полагаю, главарь мимов отпустил тебя на ночь.
– По-твоему, я ему обо всем докладываю?
– А разве нет?
– Не совсем. Например, сейчас он не в курсе, где меня носит.
Казалось бы, мы оба преступники, оставшиеся без союзников по ту сторону закона. Обстоятельства роднили нас, как никогда, но за какие-то несколько часов Страж разительно переменился. Стал чужим. Не для того я его спасла из подземелья, чтобы в итоге получить монстра. Хватит с меня и тех, что притаились за порогом.
– У тебя были вопросы, – напомнил Страж.
– Да, и в ответ хочется услышать правду.
– Серьезная просьба. Что именно тебя интересует?
– Вы, рефаиты.
– Правда зависит от того, как на нее посмотреть. История пишется лжецами. Я мог бы поведать о великих городах загробного мира и о нашем образе жизни, но, боюсь, эту правду лучше приберечь до следующего раза.
Я попробовала улыбнуться, чтобы разбавить гнетущую атмосферу.
– Заинтриговал.
– Красоту загробного мира нельзя описать словами. – В его глазах вспыхнул огонек, напомнивший мне прежнего Стража. – Будь у меня шалфей, показал бы, о чем речь. – Он поставил пустой стакан на тумбочку. – Если хочешь, расскажу про взаимоотношения рефаитов и людей, чтобы ты лучше понимала Рантанов и нашу цель.
Голова у меня раскалывалась, но любопытство перевесило. Я забралась с ногами на кушетку и приготовилась слушать.
– Сразу оговорюсь, что за века устная история загробного мира сильно исказилась. Расскажу лишь то, чему сам был свидетелем.
– Ясно, учту.
Страж откинулся на кушетку и впервые за весь вечер взглянул на меня. Из его позы исчезло напряжение, он как-то по-человечески расслабился. Меня так и подмывало демонстративно отвернуться, но вместо этого я посмотрела на Стража в упор.
– Рефаиты – бессмертная раса, – начал он. – С незапамятных времен мы обитаем в загробном мире, который зовется Ши’ол, – отсюда и название колонии. Питаемся только эфиром, поскольку в наших краях не растет ничего. Там нет ни трав, ни деревьев, лишь эфир, амарант и сарксы вроде нас.
– Сарксы?
– Саркс – это наша бессмертная плоть. Она не увядает с годами, ее нельзя уничтожить оружием смертных.
По ходу рассказа его голос делался все глуше, мягче. Отхлебнув бренди, я свернулась калачиком, поудобнее устроилась на подушках. Покосившись на меня, Страж продолжал.
Оказывается, рефаиты существовали всегда. Их происхождение окутано тайной. По словам Стража, они появились из ниоткуда в своем нынешнем, полностью сформировавшемся виде. Загробный мир, эта колыбель бессмертия, стал для них материнской утробой. Рефаиты не рожали детей, просто время от времени, в самые разные промежутки, появлялись все новые представители расы.
Испокон веков эти бессмертные существа служили проводниками между жизнью и смертью, между землей и эфиром. Когда материальный мир стал заселяться людьми, решено было следить, чтобы их появление не нарушило хрупкого баланса между этим светом и тем. Первоначально миссию возложили на психопомпов – проводников, которые сопровождали души умерших в загробный мир.
Однако со временем – понятие, до сих пор неподвластное умам рефаитов, поскольку время никак не сказывается на загробном мире и его обитателях, – люди все больше и больше обосабливались. Ненависть к себе подобным разжигала бесконечные войны и распри. Даже после смерти многие упрямцы отказывались покинуть бренный мир. В результате эфирный порог разросся до угрожающих размеров.
В ту эпоху правил клан Моталлатов. Звездный властитель Этамин Моталлат решил послать рефаитов на землю, чтобы помочь мертвым душам упокоиться на том свете и освободить эфир.
– Так вот для чего нужен загробный мир, – протянула я. – Чтобы души могли беспрепятственно очутиться по ту сторону, а не витали здесь.
– Верно, – кивнул Страж. – Мы сопровождали их к последнему свету, конечной точке смерти. Как видишь, намерения у нас были самые благие.
– Про благие намерения есть замечательная пословица.
– Знаю, слышал. – Он возобновил рассказ.
Я молча внимала. Иногда он замирал на полуслове и досадливо хмурился, словно никак не мог подобрать подходящий английский эквивалент, но и после с его лица не сходила гримаса недовольства, как будто человеческий язык вообще не годился для этой истории.
