– Но ты спокойно с ней уживался, – фыркнула я и отвернулась. – По-моему, некоторым Рантанам стоит примкнуть к Саргасам. Слабо верится, что вы, все такие возвышенные, станете оберегать нас, убогих.
– Твои подозрения не беспочвенны. Большинству рефаитов претит быть здесь, за гранью добра и зла. Отсюда и ненависть к Саргасам, насильно удерживающим нас на земле. – Он снова сел рядом со мной. – Для сарксов ваш мир… мало приятен.
– В смысле?
– Здесь все находится на стадии умирания. Даже топливо вы получаете из переработанных субстанций. Для людей смерть – это способ поддержания жизни. Для рефаитов такое неприемлемо, отсюда и стереотип о вашей кровожадности и жестокости. Поверь, будь у нас выбор, мы не задержались бы тут ни на секунду. Однако загробный мир лежит в руинах, он загнивает, подобно эмитам. Поэтому мы вынуждены остаться.
Меня охватил озноб. Я взяла из чаши с фруктами наливную грушу.
– По-твоему, это тоже гнилье?
– Мы видим гниль раньше, чем она проявляется.
Я швырнула грушу обратно:
– Вот почему вы носите перчатки! Боитесь заразиться смертностью. Не пойму только, зачем тебе понадобилось привлекать к этому делу меня?
«Зачем понадобилось целовать меня?» – замер на губах невысказанный вопрос.
– Затем, что Саргасы лгут. Ты жива, пока не пробьет твой смертный час, Пейдж. Главное, не поддаваться безумию. – Страж смотрел на меня в упор, но взгляд по-прежнему был отстраненным, чужим. – Рантаны не думают, что люди лишили нас источника жизни намеренно, но и ровней вас не признают, поскольку именно в вашей жестокости им видится причина собственных страданий.
– Но ведь ты помог мне.
– Не тешь себя иллюзиями, будто я оплот добродетели и благородства. Это весьма опасное заблуждение, Пейдж.
Внутри у меня что-то щелкнуло.
– Не волнуйся, у меня давно не осталось никаких иллюзий на твой счет. Ведь это ты рылся в моих воспоминаниях. Ты держал меня пленницей полгода только ради того, чтобы начать войну. Ты сейчас ведешь себя как конченый эгоист, забывая, кто спас твою шкуру.
– Так и есть, – кивнул Страж. – Зная все это, ты готова продолжать наше сотрудничество?
Хорошо хоть не оправдывается.
– Не желаешь ли объяснить свое поведение?
– Я рефаит.
Мог бы и не напоминать.
– Верно, ты рефаит. И по совместительству Рантан. Но тебя послушать, они сами по себе, ты тоже. Так чего тебе, черт возьми, надо, Арктур Мезартим?
– У меня много стремлений, много желаний. Я хочу наладить мир между рефаитами и людьми. Хочу восстановить мир загробный. Но главное, хочу покончить с Наширой Саргас.
– Пока получается так себе, – съязвила я.
– Буду с тобой откровенен, Пейдж. Мы не знаем, как свергнуть Саргасов. Свою силу они черпают из неведомых нам источников.
Вполне предсказуемо, иначе Саргасов уничтожили бы давным-давно.
– Изначально планировалось убить обоих наследных правителей и разогнать их сторонников, однако для этого мы недостаточно сильны, – рассказывал Страж. – Поэтому мы решили нанести удар не по лидерам, а по их оплоту всевластия – Сайену.
– Что требуется конкретно от меня?
– Мы не можем разрушить Сайен сами. Как ты успела заметить, рефаиты довольно скупы на эмоции. Нам не удастся разжечь огонь справедливости в сердцах людей. На такое способен лишь человек. Тот, кто сумеет действовать заодно с Синдикатом и рефаитами. Тот, кто обладает незаурядным даром и бунтарским духом. – Видя мое молчание, Страж мягко добавил: – Тебе нелегко, понимаю.
– Но, кроме меня, некому.
– Почему же, есть. Но из всех людей на свете я все равно выбрал бы тебя.
– Как выбрал меня в пленницы?
– Да, но только для того, чтобы ты не попала в лапы негодяя вроде Тубана или Краза. Конечно, это не оправдывает того, что тебе пришлось пережить из-за меня. Знаю, ты не простишь, что не отпустил тебя на свободу, когда была возможность.
– Может, и прощу – при условии, чтобы впредь никаких приказов. Но забыть не забуду.
– Будучи онейромантом, я трепетно отношусь к памяти. Помнить – твоя привилегия.
Я заправила выбившуюся прядь за ухо и скрестила руки, покрытые мурашками.
– Если стану твоей союзницей, что я получу взамен, помимо твоего презрения, разумеется?
– Ты ошибаешься насчет презрения, Пейдж.
– Ну конечно. И кстати, уважение – это не такая уж ценность. Его на хлеб не намажешь, оружия и нумы на него тоже не купишь.
– Деньги – еще один повод объединиться с Рантанами.
– Сколько у вас есть? – насторожилась я.
– Достаточно. – Его глаза вспыхнули. – Неужели ты думала, что мы собирались свергать Саргасов без гроша в кармане?
Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– И где вы храните сбережения?
– У Рантанов есть сообщник в архонте, он перевел все деньги на банковский счет. В целях безопасности Альсафи не раскрывает его имени. Если сумеешь убедить Тирабелл, пообещаешь ей свою поддержку, она снабдит тебя необходимой суммой.
От радости у меня пропал дар речи. Если дело выгорит, можно раз и навсегда забыть про вечную мороку с деньгами.
– Если стану темной владычицей, смогу поднять Синдикат на восстание. Но для этого придется сражаться с каждым главарем мимов, у кого есть хоть толика эгоизма и голова на плечах.
– Уверен, они мало отличаются от Джексона Холла.
– В смысле, такие же кровожадные уроды? Это факт.
– Тогда ты должна победить. Пойми, Пейдж, они, как пауки, пожирают друг друга. При грамотном руководстве Синдикат будет серьезной угрозой для инквизитора и Саргасов. Но если во главе встанет Джексон Холл или ему подобные, начнется хаос, а следом неминуем и конец.
На ум пришла последняя карта в раскладе Лисс. Та, что сгорела. Теперь не узнать, что мне предстоит – победа или поражение.
– Наверное, не стоит заставлять Рантанов ждать. – Страж выпрямился во весь рост. – У тебя есть свеча?
– В ящике.
Он молча подготовил стол для спиритического сеанса. Потом опустился на колени перед свечой и что-то забормотал на глоссе. Слов было не разобрать, они сливались в череду мелодичных звуков.
Внезапно от стены отделились два психопомпа. Я застыла при виде этих таинственных духов, которые крайне редко появлялись за пределами кладбищенской ограды. Страж сказал им что-то на своем языке. Оба призрака пролетели сквозь пламя и исчезли, оставив лишь изморозь на стеклах.
– Тирабелл встретит меня на рассвете. – Страж задул свечу. – Я должен быть один.
– Значит, так работает сеанс?
