Патрульный Офицер покручивал усы и рассуждал.
– Все правильно, – улыбался он, – ты спас его от беды и взял беду на себя, а, значит, беда – твоя. Другими словами, ты в беде. Ты арестован и не только за то, что оставил пост, но и за то, что привёл в страну иностранца.
Художнику не терпелось вмешаться.
– Послушайте, – произнес он волнуясь, – спасти от беды – не значит взять беду на себя. Нужно избавиться от бед.
– Да, да, – подтвердил Маленький Охотник, – я пробовал отвести беду…
– Посмотрите на этого путаника, – засмеялся Патрульный Офицер. Он умел хохотать очень заразительно.
Глядя на него, начали хохотать солдаты и смеялись до слёз. Они хлопали себя по бокам, и крупные слезы катились по их обветренным красным лицам. Улыбался, склонившись над бумагой, писец. Наконец окончив смеяться, Патрульный Офицер повторил:
– Под стражу.
Солдаты схватили Маленького Охотника. Дошла очередь и до Художника.
– Ваше гостевое удостоверение, – попросил Офицер.
Удостоверения у Художника не было.
– Вы чей гость: государства или королевского двора?
Художник не знал.
– Кто прислал вам приглашение?
И на этот вопрос Художник ответить не смог.
– Как вы попали сюда?
Художник опять-таки оказался в затруднении. Он начал было рассказывать про полянку и речку, но никого не убедил.
– В таком случае, – потерял наконец терпение Офицер, вы подлежите казни без промедления. Но во имя правды и справедливости мы постараемся испробовать всё.
Писец теперь находился в явном затруднении. При подобных ответах совсем не требовалось его неприглядное мастерство. Потому на этот раз он только добавил от себя, что арестованный – непременный лазутчик и подлежит сверхсрочной казни. Затем он подписал протокол: старший королевский писец – свидетель и поставил круглую писцовую печать. Для казни этого документа было достаточно. Однако Патрульный Офицер медлил.
– Не отвести ли арестованного к генералу Дубасу? – сомневался он.
Он находился в раздумье, потому что наступило время обеда, и генерал (кто его знает?) под горячую руку мог и его самого разжаловать или казнить. Такие приказы выдавались здесь запросто. К тому же Патрульный Офицер ещё не знал, что именно сегодня утром генерал Дубас задумал новым приказом присвоить себе звание маршала и Главнокомандующего.
Маленького Охотника посадили в крохотную переносную тюремную камеру. Её поставили на носилки и понесли. Решётка на ней была мелкая, и цветы, одевавшие Маленького Охотника, высунулись и скрыли камеру и получалось, что понесли миниатюрную цветочную беседку, оплетённую вьющимися растениями.
«Маленькому Охотнику стыдно, – догадался Художник, – и цветы выручают его».
Они шли по улицам. На тротуарах стояли жители. Друг на друга похожие, толстенькие они с удивлением провожали процессию. Наконец, показался королевский дворец, но они прошли мимо него к крепостной стене. Здесь был дом начальника королевской охраны маршала Дубаса. Возле дома был большой огород, тянувшийся от королевских казарм до крепостной стены. Дом как раз и стоял посреди огорода, а перед ним была маленькая мощёная площадка, на которую и привели пленников.
Патрульный Офицер отправился доложить, а солдаты начали курить, окружив беседку. Художник оглядывался по сторонам. У ближайшей грядки трудился Огородник. Он вежливо снял шляпу и поклонился Художнику.
– Тружусь, – сказал он, кивнув на возделанный огород, – с утра и до ночи и даже в светлые ночи, но вот за труды мои меня собираются казнить.
– Как так? – удивился Художник.
– Да, видно место на огороде – заколдованное, – вздохнул Огородник, ведь что я ни посажу, как ни ухаживаю, вырастает только репа. На этот раз мне доверены дорогие заграничные семена дынь и ананасов, и сажаю я их под строгим присмотром. Но если снова вырастет репа, меня казнят.
Художник смотрел по сторонам. По дорожкам среди кустов расхаживали индюки. И это были не обычные кусты, а разросшаяся репа, и трава вокруг была мелкой репой. И ничего не выросло здесь кроме репы, лишь перед самым домом высилось одинокое дерево. Его Художник было принял за пальму, но приглядевшись увидел, что и это репа, высотой с дерево. На верхушке её спал крокодил.
При допросе преступников ставили под репу-дерево. Крокодил спал себе под разговоры. Но когда по знаку Дубаса ударяли в гонг, крокодил просыпался и падал арестованным на голову и спросонья не задумываясь их проглатывал. Так совершалась казнь.
Художника поставили под дерево. Солдаты должны были не позволять арестованным глазеть по сторонам. По высокой стене королевского дворца прохаживались королевские стражницы в позолоченных латах. Обычно ими становились победительницы конкурсов красоты – обладательницы самых длинных ресниц, самых пушистых волос или самых изумрудных глаз. На стене была неширокая дорожка и стражницы в золочённых латах парами расхаживали вдоль неё. Вместе с ними ходили важные павлины, свысока смотревшие на индюков со стены. Стражницы то и дело поглядывали друг другу в латы, как в зеркало, и поправляли причёски.
Прохожие, что шли в это время мимо, любовались стражницами и забывали о своих делах. Вот и теперь патрульные караульные солдаты смотрели на стражниц, разинув рты.
В это время распахнулись ворота дома и выехал маршал Дубас. Он был еще в генеральской форме, на которую успели нашить золотые вензеля главнокомандующего. На ногах у Дубаса были стеклянные сапоги. И было видно, что он очень спешил и надел их на босу ногу. Шея, затылок и спина Дубаса составляли единое целое, будто вытесанные из одного бревна. У него была куцая бородёнка, но толстые щеки предавали ему очень важный вид. Он сидел на брезгливом белом слоне.
Когда Дубас надувался, то очень походил на индюка, а индюки походили на него: также надувались, невнятно бормотали и выпячивали грудь. Тотчас алые королевские пчелы покинули улей и устремились к маршальской бороде. На ней всегда оставалось сладкое, к тому же их так приучили и у Дубаса получилась не куцая, а живая шевелящаяся алая борода.
Слон был белым и говорящим, но постоянно морщился и от этого у него был постоянно брезгливый и недовольный вид. И маршал Дубас выглядел недовольным: то ли из-за того, что его подняли с постели, то ли, что не успели сделать почётный лавровый венок с золотыми дубовыми листьями, но скорее всего от того, что он не успел перекусить и его тянуло к столу.
– Что? – спросил Дубас и зевнул, а слон поморщился.
Писец, немыслимо изогнувшись, подал протокол, в котором было указано, что пойманы два лазутчика. Один отрицает всё, другой называет себя пограничным Охотником. По всем законам их следует неотложно казнить.
– И это всё? – зевая спросил Дубас. Он было хотел уже хлопнуть в ладоши, чтобы прозвучал гонг, и крокодил упал с дерева, но во время заметил, что под дерево поставили одного. И крокодил, упав, съест одного, а это неэкономно. Но тут говорящий слон закивал и брезгливо напомнил, что по законам страны перед казнью полагается последнее слово.
