Она надела джинсы, свитер и анорак, вытащила из-под матраса большой пластиковый кошелек и замерла. Невидящими глазами она смотрела на пачки евро.
Последние гости ушли. Карл помог отцу встать из кресла и поднял глаза на длинную спиральную лестницу. Это будет непросто.
— Может, ты хочешь лечь на первом этаже, пап, и не предпринимать путешествия наверх?
— Ты же знаешь, сын, я буду только рад.
Бобби Уолш иногда спал на диване-кровати в маленьком кабинете рядом с кухней. Сейчас эта мысль представлялась исключительно соблазнительной.
— Я сбегаю наверх за пижамой и халатом для тебя.
Розмари Уолш обходила дом. Она заглянула за кресла и диваны: не проглядели ли уборщики упавшие бокалы или столовые приборы. Она внимательно осмотрела кухню. Надо признать, сотрудники этой ресторанной службы оказались на высоте, как и было обещано: дом выглядел идеально. Оставшуюся еду упаковали, подписали и убрали в холодильник и морозильную камеру. Карл подошел так тихо, что, когда он заговорил, Розмари подскочила.
— Мама, не могла бы ты пройти в гостиную, будь так добра. Нам нужно поговорить.
— Почему не здесь?
— Папа спит в кабинете, я не хочу его тревожить.
— Ты не должен позволять ему выбирать легкий путь. Он никогда не поправится, если не будет прилагать усилий.
— В гостиную, мама.
Розмари пожала плечами.
Карл сел на барный стул.
— Тебе же неудобно.
— Да, мама, мне на самом деле неудобно, — заметил он.
— В чем дело, Карл? Мы все устали. Твой разговор не подождет до завтра? Прием удался, не правда ли?
Он ничего не сказал.
— Я хочу сказать, это “Алое перо” стоит недешево, но, честное слово, они обслуживают клиентов по высшему разряду. И мне кажется, с гостями они вели себя очень вежливо, даже если при общении с собственно работодателями проявили чуть меньше такта, чем хотелось бы.
— Так персонала было достаточно?
— Да, кроме того, двое молодых людей — очевидно, стажеры — достались нам бесплатно. И представь себе, оказалось, что они родственники Митчеллов, семьи юристов.
— Значит, людей хватало?
— Да. Мне кажется, все удалось прекрасно. А ты как считаешь?
— И дополнительные помощники были не нужны?
Розмари не понимала, куда он клонит.
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Я просто хочу понять, почему ты попросила Аню пойти в кухню и вымыть посуду?
— О боже. Она что, нажаловалась тебе? Я всего лишь попросила ее слегка помочь.
— Зачем ты это сделала?
— Потому что на кухне ей привычнее, милый. Карл, я знаю, ты всячески ратуешь за равенство, но она — всего лишь маленькая полячка-посудомойка. Она приехала сюда на пару лет, чтобы заработать пару евро и потом вернуться обратно. Больше она ничего собой не представляет и сама это прекрасно знает. Она была совершенно счастлива помочь с мытьем посуды.
— Но тебе ведь не пришло в голову просить помочь на кухне других гостей?
— Карл, пожалуйста, будь благоразумен.
— Я благоразумен. Она была гостьей. Моей гостьей. Я так и не встретился с ней, потому что ты выставила ее, заставила работать на тебя, хотя — ты сама это признаешь — рабочих рук и так было вполне достаточно.
— Послушай, она чувствовала себя не в своей тарелке.
— Неправда. На ней было прекрасное платье. Она сделала новую прическу. Она истратила больше недельного заработка на подарок для тебя…
— О боже, она и правда дала мне какой-то сверток. Где он? Не знаю, куда он делся.
— И в качестве благодарности за все это ты отправила ее на кухню, потому что там она чувствует себя как дома.
— Хватит, Карл, я была добра к ней.
— Нет, мама. Ты никогда ни к кому не была добра. Ты никогда не была добра ни к отцу, ни ко мне и особенно ни к кому, кем, как тебе кажется, ты можешь помыкать.
— Я знаю, что ты испытываешь к ней теплые чувства, Карл, но это недопустимо. Она из другого мира. Я знаю, они усердно трудятся, но они не такие, как мы.
— Пожалуйста, немедленно прекрати!
— Я не шучу! У тебя так много друзей и могло бы быть еще больше. Эта девушка — просто никто.
— Я отношусь к ней очень нежно… Если подумать, я, пожалуй, люблю ее.
— Пожалуй! — фыркнула мать.
— Да. Пожалуй. Потому что я не уверен. Я ничего не знаю о любви. Отец искренне любит тебя. Я не знаю почему, и от него я ничего не узнал о любви. Ты любишь только вещи. Ты не любишь людей, так чему я мог научиться у тебя?
У Розмари был встревоженный вид.
— Ты не можешь любить эту девушку, Карл. Тебе жаль ее. И ты это знаешь. Она повиснет на тебе камнем, ты не сможешь двигаться дальше.
— Куда?
— К нормальной социальной жизни, такой, как сегодняшний вечер. Она не справится, не усвоит наш стиль.
— И ты предположила, что лучшим способом помочь ей “справиться” и усвоить, как ты говоришь, “наш стиль” будет выставить ее с приема, куда ее пригласили. Может, ты для разнообразия вдумаешься в свои собственные слова?
— Я просто хотела избежать неловкости. Только и всего. — Розмари не собиралась сдаваться.
— Мне очень неловко, мама, мне неловко, как никогда в жизни.
— Карл, все это чепуха. Давай ляжем спать.
— Больше я не проведу в этом доме ни одной ночи, — решительно сказал он.
— Послушай, это просто алкоголь на тебя так действует.
— Я не пил. Я был слишком занят поддержанием беседы с твоими друзьями. Эти людям столько лет, что они помнят, как в Англии в витринах висели вывески “Черным вход воспрещен. Ирландцам вход воспрещен”. Я разговаривал с одним человеком, его мать была служанкой в Бостоне, ее уволили из семьи, где она работала, за недостаток покорности. Она вышла замуж за сотрудника банка и помогла ему подняться по карьерной лестнице до управления собственным банком.
— Это совершенно другое дело…
— Это совершенно одно и то же, только нам должно быть еще более стыдно. Мы живем в достатке. Нам чертовски повезло с этой страной, мы должны с радостью приветствовать тех, кто к нам приезжает. Но нет, ведь иерархия превыше всего, не так ли? Даже для нас, кто лишь недавно находился в самом низу социальной лестницы.
Розмари пылала от гнева.
— Живя в таком доме, как наш, легко проповедовать высокие идеалы! У тебя-то есть все!
— Больше нет.
— О, Карл, хватит дерзить. Сейчас ты уйдешь, но завтра же вернешься. Давай не будем заниматься глупостями.
