Захотелось пить, вспомнить вкус той особенной воды, такой холодной, что от нее сводило скулы. Рядом с колодцем, прямо на земле, стояло ведро, привязанное к длинной, намотанной на ворот цепи. А у Акима Петровича, помнится, была веревка. Она разматывалась с тихим шуршанием, а не с этим разрывающим барабанные перепонки лязганьем. Игнат склонился над колодцем, посмотрел вниз. Ничего. Не видно ни зги. И не догадаться, что там внизу, на дне колодца, пещера. Знала ли Айви? Видела ли она то же?
Ворот крутился тяжело, с натужным скрипом, цепь все укорачивалась и укорачивалась, пока наконец из недр колодца не показалось полное ведро. Вода была именно такой, какой запомнил ее Игнат, и он, кажется, на мгновение вернулся в прошлое, когда Айви со смехом плескала в него из ковшика, Евдокия хмурилась, а Аким Петрович улыбался в усы.
– Одной водой сыт не будешь, – послышалось за спиной, и воспоминания схлынули, оставляя после себя боль.
Игнат обернулся, пожалуй, чуть более резко, чем следовало, исподлобья посмотрел на Тайбека. Тот улыбался хитрой ухмылкой, щурился от солнца, но в тень к остальным не шел. В руке он держал узелок с обедом.
– Я не голоден. – Игнат аккуратно поставил ведро на прежнее место.
– Это тебе так только кажется. – Не дожидаясь приглашения, Тайбек уселся прямо на землю, прислонился спиной к колодезному боку и похлопал сухой, жилистой ладонью рядом с собой. – Садись, кунак, буду тебя угощать. – И так же, не дожидаясь ни возражений, ни благодарности, развязал узелок и принялся раскладывать на не слишком чистом платке свои нехитрые припасы. – Садись, садись, – сказал, ловко орудуя ножом, хотя еще мгновение назад никакого ножа не было и в помине. А рукоять у ножа не простая – костяная, с затейливой резьбой. Разглядеть бы. Да и к татарину этому приглядеться бы получше. Уж больно он добр к чужаку.
А есть вдруг и в самом деле захотелось очень сильно, и рот наполнился слюной от запаха вяленого мяса, который нарезал Тайбек. Никитична, новая Игнатова хозяйка, по всему видать, была женщиной доброй, но его, Игната, побаивалась, к столу не приглашала, а сам он готовить так и не научился, вот и остался не только без обеда, но и без завтрака.
– Ешь. – Тайбек протянул ему краюху хлеба с изрядным куском мяса. – Чтобы хорошо работать, надо хорошо кушать, – сказал и сам впился крепкими желтыми зубами в мясо.
Он ел с таким удовольствием, причмокивая и закатывая глаза к небу, словно не было в его жизни занятия сладостнее, а на Игната больше не смотрел, не смущал. А мясо пахло упоительно, и хлеб был мягким, с хрустящей корочкой. Игнат и сам не заметил, как съел все, до последней крошки.
– Спасибо. – Он вытер пальцы о траву.
– Не гони коня кнутом, а гони овсом. Так мой отец говорил. – Тайбек свои пальцы не вытер, а облизал со всей тщательностью, платок же аккуратно сложил и сунул за пазуху. А нож с костяной рукоятью снова сам собою куда-то исчез.
– Тебя как зовут, кунак?
В кунаки Тайбек его зря записал, новые друзья ему не нужны, ему бы старых сберечь. Но ответить все равно нужно, коль уж хлеб с человеком преломил.
– Игнат Вишняков, – сказал и после секундной заминки протянул татарину руку.
Рукопожатие у того оказалось неожиданно сильное, несмотря на кажущуюся щуплость. И взгляд черных глаз задержался на браслете.
– Ожоги? – спросил он и покивал понимающе. Значит, не браслет его заинтересовал. Это хорошо. Хоть и говорил Аким Петрович, что браслет из полозовой крови не всякий может разглядеть, а привлекать внимание все равно не хотелось.
– Ожоги, – кивнул Игнат и одернул рукав рубахи. Просто так, на всякий случай.
– Вижу, совсем свежие еще. – Татарин продолжал ощупывать его взглядом, и взгляд этот Игнату очень не нравился. Съеденное мясо встало вдруг поперек горла.
А Тайбек к тому времени уже отвернулся, потянулся к ведру с водой. Пил он с тем же удовольствием, с каким до этого ел, а напившись, похлопал себя по тощему животу.
– Хорошо, – сказал, щурясь на яркое солнце. – Я темноту не люблю. Я люблю, когда ярко и жарко, а эти глупые люди, – он кивнул в сторону рабочих, – все в тени прячутся, холода ищут. Ты в Чернокаменске остановился? – спросил вдруг безо всякого перехода. – Вижу, ты не из местных.
– Да и вы сами, как я погляжу.
– Из-под Казани я. Скажешь, далеко старый Тайбек забрался, а я тебе отвечу, что дороги люблю, людей новых встречать люблю, их истории слушать.
– У меня нет историй.
– Не скажи, Игнат. – Тайбек поцокал языком. – Истории есть у всякого человека, вот только интересны они не для всех. А еще места бывают интересными. – Он покачал бритой наголо головой, осмотрелся. – Я такие места тоже люблю. Вот услышал, что в Чернокаменске стройку затевают удивительную, дай, думаю, посмотрю своими глазами. Ну, и деньжат подзаработаю, если получится. Хозяин хорошо платит, – он глянул искоса, – да только людишки с острова бегут.
– Я не побегу.
– По тебе и видно. Вот был у меня ишак. Упрется, бывало, копытами и ни вперед, ни назад. Такой упрямый, бей его, не бей… Вот некоторые люди мне того ишака напоминают: вцепятся во что-то и ни туда ни сюда. Глупые…
– И что с тем ишаком стало? – спросил Игнат с усмешкой.
– Прирезал я его, как замучился всякий раз палкой охаживать. – Тайбек потер ладонь о ладонь, по-свойски подмигнул, а потом добавил, понизив голос: – Вот и жизнь похожа на татарина с палкой – когда у нее терпение заканчивается, она берется за нож. И ишак понимает, что ничего бы с ним дурного не случилось, если бы он не артачился, а чуть-чуть уступил. Или не понимает. Ишак же – скотина безмозглая. Вот жеребец – совсем другое дело! Люблю лошадей. – Тайбек закатил глаза к небу, показывая, как сильно он любит лошадей.
А Игнату очень не понравился весь этот разговор, особенно та его часть, в которой палка превратилась в нож…
– За работу, песьи дети! – Зычный бас отвлек его и от невеселых мыслей, и от Тайбека.
Игнат встал с земли, татарин проворно поднялся следом, сказал, стряхивая со штанов пыль:
– Ай, не успел дорассказать. У меня еще есть поучительная история про демона Аждарху, что веками жил на дне озера, пока люди не решились его потревожить. – Черные глаза его сверкнули остро и хитро, словно доверил он Игнату что-то очень ценное.
– Про демона на дне озера в Чернокаменске всякий знает, уважаемый Тайбек.
– А про то, как опасно его тревожить, тоже знают? – Тайбек обвел взглядом стройку.
– Вам виднее. – Игнат пожал плечами. – Это же вы здесь старожил, а не я.
Больше они в тот день с татарином не разговаривали. И Август на острове так и не появился. Или появился, но на стройку не пришел. Это и хорошо, им не следовало спешить, привлекать ненужное внимание.
Август не появился на острове ни на следующий день, ни еще через два. В охотничий домик Игнат не ходил, решил разобраться с хозяйством Никитичны. Работы там хватало. Почти так же было раньше с Евдокией: прохудившаяся крыша, покосившийся забор и полное отсутствие мужской руки. Игнат начал с крыши, благо опыт у него теперь имелся немалый. Старушка не вмешивалась, лишь поглядывала искоса, а когда Игнат слез наконец с крыши, его ждал накрытый к ужину стол. Перестала ли хозяйка его бояться? Он очень на это надеялся, и ее отстраненная молчаливость его вполне устраивала, не хотел он ни расспросов, ни уж тем более жалости. А чего хотел, за тем той же ночью отправился к озеру. Конечно, Митяй мог соврать про ведьму и наверняка кое в чем соврал, но ласточки… О ласточках не мог знать больше никто. Игнат бродил по берегу полночи, всматривался до боли в темноту, звал по имени, но не дождался, не встретил…
