Что-то тихо щелкнуло, и часть стены беззвучно повернулась вокруг своей оси, открывая рукотворный лаз в стене. Был он не слишком широкий, но даже упитанный Август мог в него протиснуться без риска застрять.
– Злотников знает? – спросил Игнат, изучая потайную дверь.
– Конечно, нет! – Август покачал головой.
– А кто знает?
– Кроме меня и вас, никто.
– Строители? Вы ведь не сами делали кладку.
– Дверной механизм проектировал и устанавливал сам, – сказал Август с гордостью. – А ходы выкладывали каменщики из пришлых. Я сказал, что они нужны для вентиляции и обогрева дома.
– Поверили?
– Кажется, поверили, но теперь это не имеет никакого значения. Они пропали в одно из полнолуний. Оба.
– Может, сбежали? – предположил Кайсы.
– И оставили вещи и заработанные деньги? Думаю, они сейчас на дне озера, услышали зов и не смогли устоять.
– Очень удобно получилось. – Кайсы подбросил и на лету поймал свой нож. – Он словно бы нам помогает.
– Кто? – Август огляделся по сторонам и зябко поежился.
– Страж! – Нож впился в деревянную обшивку двери. – Показывает тайные ходы, убирает ненужных свидетелей…
– Знать бы еще зачем, – сказал Игнат так тихо, что даже Кайсы его не услышал.
А по тайным ходам дома они прошлись той же ночью. Было их немного, лишь в одной из комнат имелась вторая потайная дверь, а так Август ограничился лишь потайными слуховыми окошками, замаскированными под вентиляционные. На вопрос Кайсы, почему так мало дверей, он обиделся.
– Да я эти две почти полгода делал, – проворчал раздраженно. – Или ты думаешь, легко потайную дверь так установить, чтобы никто не заметил?
Игнат знал, что нелегко, и догадывался, чего эта авантюра стоила трусоватому Августу. Считай, мастер Берг совершил личный подвиг.
– Но ведь если есть проход, можно сделать и двери? – спросил он. – В будущем, – добавил многозначительно.
– В будущем можно, – Август кивнул. – Осенью будем начинать внутренние работы. Мастеров придется приглашать других. Вот тогда и приступим к переделкам. Чем еще зимой заниматься?
Они переглянулись многозначительно, и Кайсы так же многозначительно хмыкнул. Дома и стены он не любил, предпочитал им вольные лесные просторы, но и уходить далеко от Чернокаменска, похоже, не собирался. Он так же, как и сам Игнат, ждал возвращения Злотникова…
* * *
В следующий раз Виктор увидел Анастасию уже на перроне незадолго перед посадкой на поезд. Она сидела на скамейке, обеими руками вцепившись в рукоять своей трости, взгляд у нее был отсутствующий. Но даже сейчас она не напоминала слепую – просто задумавшаяся барышня. Очень красивая барышня. Верным цербером рядом с ней стоял Трофим. Он был мрачен и на приветственный кивок Виктора ответил лишь хмурым взглядом. На данный момент сильнее всего его заботил багаж, которого было немало. Виктор хотел было предложить свою помощь, но не стал, понял – все равно откажутся. Раз ушли, не дожидаясь его возвращения, значит, больше в помощи не нуждаются. Стало немного обидно, но обиду эту Виктор прогнал. Разве ж можно обижаться на случайных попутчиков? Да и попутчиков ли?
По всему выходило, что именно попутчиков, что ждет Анастасия Шумилина тот же поезд, что и сам Виктор. Странное направление для путешествий. Не юг, не Европа, а далекий Урал. Или это не путешествие, а переселение? Для переселения вещей не слишком много, но что он понимает в дамском багаже? Сильнее, многим сильнее, Виктора смущало то, что Анастасия путешествует в одиночестве. Конечно, Трофим уже продемонстрировал свою преданность, но, как ни крути, грубый мужик – не самый лучший компаньон для юной девушки, которая к тому же ничего не видит. Была еще горничная, но уж лучше Трофим, чем такая… На уме вертелось слово, совсем не литературное, но уж больно Глашке подходящее.
Размышления Виктора оборвались, когда объявили посадку и всех присутствующих на перроне подхватила и понесла волна суеты. В этом водовороте Виктор быстро потерял Анастасию из виду и даже забыл о ней на какое-то время, но вспомнил, лишь обустроившись в купе. Купе, как и весь вагон, было новым. Оно вкусно пахло полиролью и чем-то неуловимым, присущим только железной дороге. Запах этот Виктор любил еще с детства, когда каждым летом вместе с мамой отправлялся на отдых к Черному морю. Тогда они не могли позволить себе путешествие первым классом, но маленького Витю дорожные тяготы совсем не пугали, наоборот, казались удивительным приключением, которое предшествовало приключению еще более прекрасному – встрече с морем! Много лет подряд мама снимала комнату в домике смотрителя маяка, и это было восхитительно! Наверное, именно тогда маяки и стали страстью Виктора.
Смотритель маяка Матвей Иванович был отставным морским офицером и знал сотни удивительных историй. Про море, корабли и маяки он мог рассказывать часами, и Виктор слушал, затаив дыхание, забывая моргать. Это были истории про корабли-призраки и блуждающие береговые огни, которые в шторм заманивают корабли к смертельно опасным скалам, и про русалок, от сладких голосов которых даже морской волк мог сойти с ума, и про гигантский маяк на острове Фарос, равного которому нет и по сей день. Матвей Иванович брал Виктора с собой в святая святых – маячную комнату. Подниматься в нее по крутой винтовой лестнице было тяжело им обоим: смотрителю из-за хромоты, Виктору из-за слабых легких. Но никто не жаловался, потому что настоящие морские волки плюют на такие мелочи, как крутая лестница и головокружительная высота. Настоящие морские волки знают, как устроен фонарный отсек и сам маячный фонарь. Они даже знают, что такое лампы Арганда. И Виктор тоже все это знал и мечтал, что когда-нибудь сменит Матвея Ивановича на боевом посту или построит маяк, который будет выше и красивее того, фаросского.
Он не стал смотрителем, но научился строить маяки, и любовь к морю была в нем неистребима. Наверное, если бы не мамина болезнь, он стал бы морским офицером, но мама болела, и Виктор не мог позволить себе долгие отлучки. Теперь уже он возил ее к Черному морю, в домик у маяка. Матвей Иванович, который казался маленькому Виктору незыблемым, как скала, передал вахту своему сыну Ивану Матвеевичу, а в доме смотрителя теперь хозяйничала его супруга Августа Павловна, энергичная и веселая, способная заразить своей жизнерадостностью кого угодно, даже угасающую от чахотки Викторову маму.
Мамы не стало два года назад. Она ушла тихо, во сне. С тех пор Виктор больше не приезжал на маяк, не мог себя заставить. Он переписывался с Августой Павловной, он знал все подробности той, далекой жизни, но не находил в себе сил вернуться, выторговать еще один маленький кусочек детства. Но и на месте сидеть не получалось, душа рвалась в неведомые дали, требовала простора, мучилась в каменных городских стенах. Наверное, поэтому, когда пришло письмо из неведомого Чернокаменска с предложением, одновременно заманчивым и абсурдным, Виктор почти не раздумывал. Ему предстояло построить свой собственный маяк! И пускай маяк этот – лишь прихоть богатого промышленника, пускай стоять он будет на берегу не моря, а всего лишь озера. Неважно! Наверное, есть озера пострашнее моря, коль им требуются маяки. Богатый промышленник из Чернокаменска предлагал кратчайшую дорогу к детской мечте и немалые, даже по столичным меркам, деньги. Виктор согласился, и вот он в новеньком вагоне первого класса, а мысли его заняты не детской мечтой, а слепой девушкой, оставшейся без компаньонки с грубым мужиком в качестве попечителя и попутчика. Отчего-то в случившемся Виктор винил и себя тоже, словно кто-то возложил на него миссию, с которой он не справился. И от этого утихшая было головная боль вернулась, вгрызлась в мозг острыми зубами, а когда поезд тронулся с места, стало только хуже, мерный перестук колес показался мучительным. Но кое в чем ему повезло – в купе он оказался совсем один, без попутчиков, никто и ничто не помешало почти сразу же провалиться в глубокий сон.
