– Есть еще бабка. Эту чертову старуху ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов.
– Насколько мне известно, графиня Шумилина не собирается возвращаться в столицу. Если только на вашу свадьбу.
– И на свадьбу тоже. Я заплатил лакею, приглашение на свадьбу до бабки не дойдет.
– Умно.
– А ты думал, я позволю старой карге все испортить? Она никогда меня не любила. Видел бы ты, с каким презрением она на меня смотрела. И это после того, что сделал ее внук, после того, как весь их замшелый род был замаран связью с революционерами. Даже тогда она смела глядеть на меня как на пустое место. А теперь я точно так же буду смотреть на ее любимую внучку. И не только смотреть, если уж на то пошло. Ведь она на самом деле очень хороша, а в слепоте ее есть даже нечто пикантное.
Снова затошнило. То ли от душного сигарного дыма, то ли от грязных слов. Но кричать и биться в истерике больше не хотелось. Настя приняла решение.
– Пойдем, – Дмитрий говорил своим прежним голосом, тем самым, которым читал Насте стихи. – А то еще старый хрыч разволнуется, а с ним мне сейчас отношения портить не с руки.
Скрипнула закрывающаяся дверь, и от обрушившейся на Настю тишины зазвенело в ушах. Она не знала, сколько просидела в папином кресле, прислушиваясь к тому, как ухает в висках кровь, сжимая и разжимая онемевшие и вдруг потерявшие чувствительность пальцы. Ей казалось, что недолго, но когда она наконец решилась покинуть свое убежище, напольные часы пробили полночь. Дом, избавившийся от чужаков, притих и погрузился в дрему.
До своей комнаты Настя добралась без приключений и до самого утра просидела, не сомкнув глаз, а утром велела позвать Трофима. Только ему, грубому и неприветливому, совсем не годящемуся для девичьих тайн, она могла довериться и рассказать правду. Хотя бы часть правды, ту, за которую было больно, но не было так стыдно.
Трофим слушал молча, но Настя отчетливо слышала, как скрежещут его зубы, как похрустывают суставы в крепко сжатых кулаках. Трофим был готов Дмитрия убить, но Насте требовалась защита, а не возмездие. Тем же утром она написала письмо бабушке, сообщила о своем намерении уехать из Санкт-Петербурга. Если повезет, то письмо бабушка получит раньше, чем увидит ее саму, и неожиданный визит внучки не станет для нее сюрпризом. Письмо получилось коротким. Скорее записка, но это все, что незрячая Настя могла себе позволить. Писать на ощупь было тяжело.
Вторую записку она написала для Дмитрия, просто сообщила, что отменяет свадьбу. С этой запиской она отправила к бывшему жениху того самого подкупленного лакея, когда все остальные дела были решены.
Письмо для бабушки повез Трофим, после того, как с великой неохотой пообещал, что Дмитрия не убьет. А ведь боялась Настя не за Дмитрия, а боялась она, что у Трофима, с его горячим норовом, могут случиться неприятности. Третью записку передали Адаму Иннокентьевичу с просьбой приехать как можно скорее.
Новое жилье, просторную четырехкомнатную квартиру в тихом переулке, снял для Насти все тот же Адам Иннокентьевич. Он же нанял Глашку. Можно было остаться в родительском доме, можно было попробовать выдержать разговор с Дмитрием, но Настя не желала ни разговоров, ни объяснений. Он станет сначала обижаться и недоумевать, а потом, когда поймет, что она знает правду, юлить и искать себе оправдания. И найдет, непременно найдет. И тогда окажется, что Настя поступает безответственно и жестоко, но он готов ее простить, потому что всему виной ее болезнь и неспособность правильно оценивать происходящее. А она больше не хочет тратить свою жизнь на такого ничтожного человека. Ей нужно побыть одной и хорошо все обдумать. И в новой ее жизни не имелось места бывшему жениху.
А он искал ее, недоумевал и негодовал, пытался узнать у прислуги, куда она пропала, но никто не знал, кроме Трофима и Адама Иннокентьевича, но оба умели хранить тайны. Про случившийся в обществе скандал Настя услышала от Адама Иннокентьевича. Он обмолвился об этом вскользь, как о чем-то малозначительном. Он и считал это событие малозначительным и искренне радовался, что Насте удалось сохранить свое состояние. А сплетни? Что же за общество без сплетен? Решение Насти ехать к бабушке он поддержал; наверное, его уже начала тяготить роль опекуна, но со своими обязанностями он по-прежнему справлялся очень хорошо и все попытки Дмитрия через него связаться с Настей отражал с поразительным хладнокровием. Пожалуй, за одно это Адама Иннокентьевича следовало считать очень хорошим человеком.
А Трофим данное Насте обещание все-таки не сдержал. Всю ночь перед отъездом он где-то пропадал, а вернулся злой и с разбитыми в кровь кулаками.
– Мордовал кого-то, – сказала Насте Глашка, которая невзлюбила Трофима с первого же дня. – Интересно, кого это.
Настя не стала спрашивать. Ей в самом деле было неинтересно. Главное, что Трофим вернулся. Наверное, это ее равнодушие следовало считать жестокостью, но менять в себе она ничего не хотела. Жизнь преподала урок, и Настя этот урок усвоила. Минуты слабости случались с ней все реже и реже, лишь когда пропадала подаренная Адамом Иннокентьевичем трость да глухой полуночной порой, когда решимость уступала место страху и бессилию.
А письмо от бабушки так и не пришло, но Настю это не остановило. Она знала адрес, с ней был верный Трофим, ее больше ничто не держало в городе, который она когда-то считала родным…
* * *
Новый приказчик появился на острове в конце лета. Невысокий, поджарый, по-щегольски одетый, с волчьим взглядом и неизменным хлыстом в руках. Никто не знал, откуда он взялся, даже Август. Он просто однажды приплыл на остров вместо прежнего приказчика в сопровождении шести удальцов. Эти даже не пытались притворяться нормальными людьми, кровью и сумасшествием от них несло за версту. Наверное, такими и должны быть настоящие наемники, те, которым все равно кого резать: скот ли, людей ли. Игнат как раз был у маяка, помогал Августу с переездом из сторожки, когда увидел чужаков и понял: скоро все изменится.
Приказчик спрыгнул на берег первым, осмотрелся, улыбнулся и, не дожидаясь остальных, направился прямиком к Игнату.
– Кто такой? – спросил, окинув цепким, все подмечающим взглядом.
– Игнат Вишняков. Работаю здесь.
– Не вижу, что ты работаешь. Вижу – стоишь, бездельничаешь. – Кончик кнута многозначительно щелкнул по земле, поднимая в воздух серое облачко пыли.
Игнат мог бы отобрать кнут, намотать его на жилистую, загорелую шею чужака, и никто бы не успел ему помешать, но он не стал. Не за тем он тут. Однако интуиция подсказывала: с появлением этого, с хлыстом, станет хуже, многим хуже.
– Ну, чего молчишь? Язык проглотил? – Хлыст продолжал поднимать в воздух облачка пыли. Зрелище завораживало почти так же, как случающиеся в озере время от времени водовороты. – Где этот ваш гений? Где архитектор, я спрашиваю!
Ответить Игнат не успел. Август услышал шум, сам вышел из маячной башни.
– С кем имею честь? – спросил он с вызовом и грудь выпятил.
