Вытянутый внедорожник с яркой эмблемой на капоте, издав гудок, затормозил напротив меня, к неудовольствию людей перегородив пешеходный переход. Имперская служба контроля.
— Алленария, — позвал меня знакомый голос, и пассажирская дверь приглашающе открылась.
— Здравствуйте, Илья Веденович, — я ухватилась за ручку и полезла в салон.
Водитель — старый бабушкин друг и коллега Илья Веденович Лисивин, для меня дядя Илья даже сейчас, когда детские годы девочки, которая его так называла, остались позади. По возрасту он годился Нирре скорее в сыновья, чем в друзья, но им это никогда не мешало. Среднего роста, абсолютно седой, хотя едва разменял пятый десяток, с пышными усами и вечно печальными карими глазами.
— Прости, что меня вчера не было рядом, — первым делом покаялся псионник, — дежурство на острове.
— Ничего, — я пристегнула ремень.
— Куда тебе?
— Домой.
— В Вороховку? — грустная усмешка специалиста была почти не заметна.
— К бабушке.
Илья кивнул и стал разворачивать машину.
— Если хочешь, то можешь пожить у меня. Сима будет рада, — предложил он.
Я вспомнила жену псионника, Симариаду, высокую тучную женщину, обладательницу громкого голоса и непревзойдённого кулинарного таланта. Ни детей, ни внуков у Лисивиных не было, и они всегда рады друзьям. Только, боюсь, гость сейчас из меня никудышный.
— Вы не знаете, это надолго? Я имею в виду, когда можно будет уехать?
Лисивин искоса взглянул на меня и затормозил перед знакомым серым домом.
— Когда захочешь, — его лицо было таким сочувствующим и добрым, что слезы невольно подступили к голу, — официальных причин задерживать тебя нет, но Лена…
Он замолчал, стараясь подобрать правильные слова. Пауза, от которой так и веет тактичностью.
— Сергий и Злата в больнице, у Нирры осталась лишь ты. Сама понимаешь — похороны, наследство.
Я сжала пальцы на сумке, не хотела, чтобы он увидел, как они задрожали.
— Никогда никого не хоронила.
— Мы поможем. Не бойся, империя в стороне не останется. Твоя бабушка была великой женщиной, что бы ни говорили. Все не могут быть добрыми.
— Вы найдёте убийцу?
В глазах Ильи промелькнуло отражение моей боли, он отвернулся и постучал пальцами по рулю и предложил:
— Давай поднимемся.
В вестибюле дежурила другая пара охранников, их я тоже хорошо знала, но сейчас даже и не вспомнила о вежливости. Псионник проигнорировал лифт и пошёл по лестнице, собственно, как делал это всегда. В детстве я частенько бегала с ним наперегонки и, бывало, побеждала. Когда он позволял.
Бумажка с печатью кривым белым лоскутком украшала дверь. Хороша б я была, явившись сюда одна. Место преступления всегда опечатывают.
Илья сорвал полоску и открыл дверь собственной связкой.
— Ниррин комплект, — пояснил он, словно кто-то спрашивал.
Я заставила себя переступить порог. Прошло несколько часов, а жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Следы этих перемен были везде — в небрежно брошенных вещах, в отодвинутой мебели, в истоптанном ковре, в остатках порошка на каждой горизонтальной поверхности. Дом — это не четыре стены и крыша, не дорогие ковры и мебель, не солнечный свет и ажурные занавески, дом — это человек, что его создал.
Псионник не стал даже разуваться, меня почему-то это покоробило.
— Садись, — сказал он, устраиваясь в гостиной. — Алленария, — Лисивин сложил руки замком, — то, что я скажу, тебе не понравится, поэтому прошу, выслушай, а потом кричи. Договорились?
Я не знала, что ответить, начало мне уже не нравилось.
— Мы подняли всю службу контроля вкупе с личной службой безопасности императора. Вызвали всех, этой ночью ни один специалист не спал. Многие до сих пор ещё работают, — он задумчиво потёр лоб и провёл рукой по белоснежным волосам. — Говорю это не к тому, чтобы ты нас пожалела. А к тому, что возможность ошибки исключена. Официального заключения пока нет, но к вечеру эти данные будут обнародованы, — Илья набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и выпалил, — Лена, Нирра покончила с собой.
Он ждал какой-то реакции, возможно, он к ней готовился. Я же всё так же сидела напротив него, на краю дивана, маленькая девочка, так и не выросшая во взрослую женщину, так и не научившаяся понимать мужчин. Чего он ждёт? Почему так смотрит? Не могу реагировать на это. Что можно ответить, когда на полном серьёзе заявляют, что земля плоская, небо твёрдое, а звезды прибиты к нему гвоздями? Моя бабушка не могла совершить самоубийство. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
— Мы восстановили события по минутам. Облазили тут каждый сантиметр, выжали из охранников всё, что можно, — псионник встал и пересел ко мне, слова сыпались из него с невероятной скоростью, как крупа из разорванного пакета. — Она ждала вас, дёргала охранников с требованием сообщить о приезде внучки немедленно, что парни и сделали. Нирра сама открыла дверь. Всё произошло в те несколько минут, пока ехал лифт. Помнишь набор, подарок императрицы в честь выхода на пенсию?
Я молчала, не считая нужным отвечать. Громоздкий настольный гарнитур очень нравился бабушке. Тяжёлые бронзовые предметы, покрытые благородной патиной — чаша, подсвечник, чернильница, нож для вскрытия писем, металлическое перо на подставке и дурацкий штырь с широким основанием, предназначенный для накалывания заметок.
— Она наткнулась на штифт для бумаг, — Илья положил мне руку на плечо. — Возможность случайности исключена. Нирра держала одной рукой основание и с размаха опустила на острие голову, штырь вошёл в правый глаз и прошёл насквозь.
— Перестаньте, — прошептала я, картина слишком ярко встала перед глазами.
— Никто не заходил в здание, камеры, как на фасаде, так и над квартирой, это подтверждают. Никаких следов присутствия постороннего в квартире, иначе бы вы с ним столкнулись. Когда вызвали нашу службу, тело ещё не успело остыть, а кровь остановиться. Допустить бредовую мысль, что неизвестный забрался в окно, конечно, можно. Но и там никаких следов, а этаж, заметь, не первый и даже не второй. Нигде. Ничего. Ни следов борьбы, ни намёка на принуждение.
— Неправда, она не могла.
— Лена, я перепроверил всё сам. Не один раз. Она просто не выдержала, сломалась. Столько всего произошло. Сначала её предало собственное тело, и пришлось уйти на пенсию. Мы можем лишь догадываться, каких усилий Нирре стоило скрывать боль. Потом несчастье с единственным сыном и его женой. Страх, постоянная тревога за твою жизнь.
