Саму мадам взять не удалось, но в ее квартире нашли агентурные списки. Все это довольно сильно пошатнуло позиции японской разведки в Порт-Артуре, и полторы сотни офицеров разведки, ранее работавших поварами, кочегарами и официантами на русских пароходах, вынуждены были исчезнуть в один прекрасный день, чтобы не попасть под дамоклов меч правосудия. Японцы затаились.
В момент такого затишья люди Лаврова перехватили шифровку. Шифр оказался по зубам владивостокским дешифровщикам, и уже через сорок восемь часов Истомин знал, что в двадцатых числах января в Порт-Артур прибудет некто Иокко для проведения координации всей шпионской сети, расположенной на Ляодунском полуострове.
Кто такой Иокко, Истомин не знал. Из записки, полученной от Лаврова, он понял немного: Иокко – это мозг, и его надо брать. Как и где – в записке не говорилось.
Еще перед отъездом Истомина в Порт-Артур Лавров, провожая его на перроне Николаевского вокзала, сообщил о трех известных ему шпионских школах: «Чинчжоу» в Корее, «Инкоу» и «Цзинъ-Чжоу» в Китае, а точнее в Маньчжурии. Так вот, в том письме, пришедшем из Петербурга, Лавров писал, что майор японской армии Иокко имел непосредственное отношение к шпионской школе в Чинчжоу, а точнее, с мая по декабрь 1903 года был ее непосредственным начальником.
* * *
Где в данный момент мог находиться господин Иокко и, главное, какой он из себя – вот чем был занят мозг Истомина последнее время.
– В Порт-Артур Иокко может попасть как угодно. Так?
– Так, – вторил ему полицейский надзиратель Домбровский, с которым Истомин крутил дело фальшивомонетчиков.
Штабс-капитан прошелся по кабинету, сел к столу напротив ротмистра и подвинул к себе давно остывший чай. Рядом стоял пустой стакан Домбровского.
– А морем или по суше?
– Морем. – Домбровский потянулся и, не спрашивая разрешения, взял из пачки Истомина сигарету.
– А почему? – С собой он уже провел беседу и теперь крутил Домбровского, стараясь нащупать мелочи, которые упустил, когда беседовал с зеркалом. Оба варианта давали сотни, а то и тысячи версий прибытия и растворения в толпе. Иокко мог быть кем угодно – от холеного миллионера, ведущего свои дела с Пекинским императорским домом, до грязного, покрытого струпьями кули, прибывшего на заработки с Филиппин.
Домбровский помолчал, тренируясь в пускании колец. Загасил сигарету и пододвинул к себе свой стакан. Посмотрел в него и протянул Истомину.
– Может, чаю?
– Можно и чаю.
Истомин на правах хозяина встал и пошел к камельку, на котором стоял чайник.
– Так почему морем?
– На корабле больше уединенных мест. Можно сесть пассажиром третьего класса, а выйти лордом палаты общин. И наоборот.
– Интересный ход мыслей.
Истомин налил в стакан заварки, бросил туда пару кусков сахара и все это залил кипятком. Ему нравилось работать с Домбровским. Особенно вот в таких мозговых атаках.
– А следовательно, корабль придет…
– В Порт-Артур, – ротмистр не дал договорить Истомину и забрал у него из рук чай. – Спасибо, Николай Афанасьевич. Пароход придет в Порт – Артур. Спросите почему? Отвечу. А куда же ему еще податься, родному? – сделал глоток. Чай был горячий, и он поставил стакан на стол. – А если без шуток – война начнется со дня на день и, наверное, было бы глупо высаживаться где-нибудь в Чифу и добираться сюда кружным путем.
В логике Домбровскому отказать было трудно. Война на самом деле была не за горами. В какие-то дни Истомину даже казалось, что он чувствует ее запах.
– Тогда давай так: я портом займусь, а ты за станцией присмотри. Мало ли что. Вдруг мы с тобой не на ту лошадь ставим? И прибудет он не морем и не сушей, а прилетит на дирижабле.
* * *
Домбровского в городе знала каждая собака, а Истомина – только те, кто имел с ним дело. Рассудив таким образом, было решено перевоплотить Истомина в биндюжника и отправить в порт. Если и можно было нащупать Иокко, то только там, где он будет самим собой. Сначала хотели нарядить в отставного солдата, но пришли к выводу, что японцы побаиваются отставных. Все-таки присягу давали императору, и мало ли что у них на уме.
Вечером того же дня поехали в тюрьму. Распили с начальником тюрьмы Власовым бутылку коньяка и спустились в подвал, где в полосатых мешках хранились вещи арестантов. Вытащили шмотье и раскидали по полу, отбирая, что подходит по фасону и по размеру.
Получился довольно теплый и в то же время жиганский наряд: засаленные штаны, тельняшка, тулуп без рукавов, обрезанные по щиколотку сапоги и собачий треух. Все то, что являлось неотъемлемой частью гардероба всех портовых биндюжников от Одессы до Владивостока.
Власов поманил сонного конвоира и приказал отнести все это в прачечную, разложить на печи и хорошенько прокалить, очищая лохмотья от вшей, блох и прочей заразы.
Оставив на полу разбросанные вещи, поднялись к начальнику тюрьмы в кабинет и присели за стол, на котором уже красовался неизвестно откуда взявшийся штоф самогона. В ожидании, когда вши прожарятся в карманах и в подкладке истоминской обновки, разлили по стаканам и с ходу выпили. Домбровский вытащил из планшета луковицу и протянул Истомину.
– Закуси.
– Я это не ем. – Истомина передернуло, и он машинально отвел рукой протянутую луковицу, представляя, какая тут будет вонь.
– Ешь! – Домбровский был неумолим. Не то что он был пьян и лез с советами. Нет, он был скорее трезвонастойчив. – Ты должен научиться жить с этими запахами. Иначе провал неминуем.
Власов кивнул:
– Это точно!
Власов был другом Домбровского, и тот доверял ему как себе. Истомину это не нравилось, но он был в Порт-Артуре человек новый, и приходилось с чем-то мириться и чем-то жертвовать. В данный момент тем, что в план было посвящено более двух человек. «Зато одеждой обзавелись», – рассудил он, забрал луковицу и впился в нее зубами, с хрустом откусывая кусок белоснежного лукового тела. Запах шибанул в нос и выбил слезы, промывая красные от недосыпания глаза.
– Ну как?
– Да ничего, нормально.
– Вот и ешь на здоровье.
В дверь постучали.
– Разрешите!
– Давай входи, – начальник тюрьмы повернулся на голос.
Солдат занес одежду.
– Куда положить, ваш благородие?
Власов сморщился, думая, куда положить тряпки. На пол – можно штабс-капитана обидеть. На диван – диван жалко. Домбровский и Истомин смотрели на Власова. Начальник тюрьмы вздохнул и махнул рукой:
– Валяй на диван. – А про себя подумал: «Потом спиртом протру».
* * *
Пятый день Истомин вместе с бригадой отставных солдат и матросов, не пожелавших ехать на родину, исправно ходил в порт грузить уголь. За пять дней он мысленно пропустил через свое сознание несколько сотен японцев, по тем или иным причинам посетивших порт.
