А Ченка ждёт. Как ветер в ураганную погоду, мечутся её мысли. Каждое утро наполняется радужными надеждами. Во мраке чёрной ночи утопает тоска. Нет милого – нет жизни. И всё для девушки кажется неинтересным. А утром всё заново. В этих грёзах-мечтах не заметила изменений вокруг.
Очнулась, увидев, как по приозёрному лугу к стойбищу мчатся олени. За ними трусцой спешит волк. Огромный, серый, вытянутый в струну. Бросила Ченка нож, вскочила, подбежала к кедру, схватила ружьё, взвела курок. Олени вбежали на пригорок к чуму, заслонили телами серого разбойника, заметались вокруг костра и человека. Не может девушка точно прицелиться в хищника, ждёт удобного момента. А волк уже около стана, ведёт себя странно, не боится ни оленей, ни костра, ни человека. Бежит прямо на Ченку, высунул язык и вдруг закрутил хвост в калач.
Охнула девушка, опустила ружьё, радостно взвизгнула: Князь! Кобель заскулил от радости, пополз в руки, стал лизать её лицо, ладони. Обняла Ченка густую шерсть собаки, в глазах выступили слезинки. Не может скрыть своих чувств, теребит лохматое тело, прижимает к себе. Пес отвечает признательностью, скулит, тычется мордой в грудь, помнит ласку девичьих рук, доброе отношение, лакомые кусочки вяленого мяса. Ченка вскочила на ноги, забежала в чум, достала из потки и бросила ему большой кусок копчёной сохатины.
А рядом – топот тяжёлых ног. Через поляну, к стойбищу торопятся шесть огромных, больших лошадей. Верхом – два человека. На передовике – Дмитрий. Сзади ещё один незнакомый русский мужик. Подъехали, спешились, подвязали коней.
Ченка от радости не знает что делать: метнулась в чум, быстро накинула на себя новое платье, пристегнула хольмэ, расчесала волосы, вышла на улицу. Дмитрий слабо улыбается ей, кивнул головой, но глаза уже другие: равнодушные, холодные. Даже не подал руки, не обнял, не поцеловал. Сразу же поспешил к лабазам, проверять потки с пушниной, турсуки с товаром. Она в нерешительности стоит около костра, не знает что делать. Не ожидала такой холодной встречи. Второй, что приехал с Дмитрием, оказался куда более приветливым. Подошёл к Ченке, широко заулыбался, схватил огромными руками её хрупкую ладошку, стал трясти, что-то объяснять:
– Меня зовут Матвей! Понимаешь? Русский я, проводник, с Дмитрием коней пригнал, дорогу показал. Понимаешь?
Ченка слабо улыбается, а сама всё смотрит на лабаз, где суетится её любимый. А тот оттуда глухо проворчал:
– Да не ори ты ей на ухо. Мало она что понимает. Скажи просто, как звать, да и ладно. Хватит с неё… холера. Что с неё возьмёшь? Чурка с глазами…
Слушает Ченка, многих слов не понимает. Однако чувствует грубую интонацию голоса, в растерянности не может понять, что произошло с Дмитрием. Как будто подменили за это время. Вместо нормальных, спокойных слов – грозный рык. Наконец-то слез с лабазов, подошёл к костру:
– Фух! Слава богу, вроде все цело, – и рыкнул на Ченку: – Что стоишь, как оскорина? Давай жрать, видишь, люди с дороги, голодные!
Засуетилась она, накрывая на стол. Сняла с тагана напарившееся мясо, разложила лепёшки, налила чай. А у самой на сердце муравьи душу точат. Что случилось? Почему Дмитрий такой злой? Почему не любит её, как это было прежде?
Матвей тоже чувствует натянутые отношения, молчит, смотрит исподлобья то на Ченку, то на Дмитрия. Но не вмешивается в разговор, потому что знает своё место. Не он главный здесь, просто проводник, нанятый для перехода по тайге.
Через какое-то время купец поостыл, отмяк, налил из большой фляжки спирт себе, Матвею, Ченке. Выпили за встречу, за знакомство. Дмитрий сделался добрее. Поинтересовался, где Загбой.
– Тайгу посел, кулема рупить. Аскыр ловить нато. Зима скоро, – пьяненько залопотала Ченка. – Утром уехал. Вечером путет.
Радуется девушка, что он на неё внимание обратил, глядит заискивающе, преданно, с надеждой. Думает, что сейчас будет спрашивать о жизни, чувствах и, может быть, даже заметит округлившийся животик.
Рано радовалась. Напрасно надеялась. Дмитрий – всё внимание на Матвея. Спирт подливает, мясо подкладывает, о здешней тайге спрашивает. Ченку как будто и не замечает, изредка взглянет в её сторону, спросит, да и то только по существу: подай лепёшку, налей чай, принеси потник под задницу да подкинь дров в костёр.
Сидела Ченка долго, подавленная, молчаливая, как побитая собака. Потом встала, пошла в тайгу, приложила к лицу ладошки и от обиды долго и тихо плакала. Утешением стал один Князь. Кобель осторожно пришёл по следу девушки, преданно сел рядом, уткнулся головой в грудь, сопереживая.
Очень скоро приехал Загбой. Может, тоже чувствовал приход Дмитрия. Тот встретил его более приветливо, чем Ченку. Широко распахнул руки для приветствия, крепко обнял, усадил к столу и налил чарку спирта. Загбой сразу же захмелел, развеселился, стал рассказывать обо всех важныех событиях, произошедших в отсутствие Дмитрия.
Говорил о том, как он и Ченка ставили новый чум, о невиданной, огромной рыбине, живущей в озере, об особенностях охотничьих угодий, о свадьбе оленьего стада.
– Сколько у тебя оленух в табуне? – поинтересовался Матвей.
– Отнако, десять калов путет, – важно покачал головой Загбой.
– Вот видишь, на будущий год весной десять телят прибавится.
– Эко! Скорый ты, как белка. Пашто перо на живом глухаре терепишь? Никогта так не путет. Сколько маток не догулялось, сколько скинет, сколько телков при родах погипнет. Нечего склатывать в потку не добытую пушнину, – мудро ответил охотник и вдруг, что-то вспомнив, посмотрел на Дмитрия. – Где орон, на котором ты ехал к лютям?
– Дык… Дык я это, того… – замешкался тот. – Попросил его у меня пристав Волынский. А вместо него дал вот коня. Хочешь, бери коня. Я ему рассказал о тебе, какой ты хороший охотник. Он тебе привет передал.
Врёт Дмитрий, не краснеет. Только глазки бегают. Бросил косой взгляд на Матвея, тот все понял и без зазрения совести поддакивает. Лишь бы он побольше спирту налил. А Загбой – простая детская душа – верит каждому слову. Не знает, что русский в знак знакомства с местными властями подарил оленя на шашлыки, под выпивку. За это Волынский дал Дмитрию лошадей и проводника.
Для Загбоя новое имя – пристав Волынский – значимое лицо. Раз русские о нём говорят с таким почтением, значит, это, наверное, их бог. И если он вспоминает о нём, то ради этого можно пожертвовать одним оленем. Загбой серьёзно смотрит куда-то в костёр, качает головой и соглашается:
– Эко, латно. Пусть путет отнако. Один орон не шалко. Но конь мне не нато. Чем я его кормить путу? Олень мох, ягель, траву кушай. Конь мох не кушай. Я сам вител. Снег патёт – стохнет, отнако. Зачем мне мёртвый конь?
Помолчал немного и протянул ладонь:
– Конь не нато, привет давай.
Дмитрий и Матвей смеются, объясняют, что передать привет – это словесная форма выражения уважения. Загбой сконфужен, насупился, обижается. Думал, что привет – это что-то наподобие фляжки со спиртом или отрез материи на рубаху. Купец быстро разрешил проблему, налил по кружкам спирт, пригласил выпить. Ударились посудой, проглотили огненную воду и, едва не задохнувшись, потянулись за мясом.
