«Это неправда, что я или кто-то другой в Германии хотели войны в 1939 году. Её хотели и её устроили исключительно те международные государственные деятели, которые или были еврейского происхождения, или работали в интересах евреев. <…> Пройдут столетия, но из руин наших городов и исторических памятников будет возрождаться ненависть против того, в конечном счёте, ответственного народа, которому мы всем этим обязаны: международному еврейству и его пособникам. Ещё за три дня до начала немецко-польской войны я предложил британскому послу в Берлине решение немецко-польских проблем…. Но оно было отвергнуто, так как круги, задающие тон в английской политике, желали войны частично из-за выгодных сделок, частично подгоняемые организованной международным еврейством пропагандой. Но у меня не осталось никакого сомнения в том, что если народы Европы будут опять рассматриваться только как пакеты акций этих денежных и финансовых заговорщиков, то тогда к ответу будет привлечён и тот народ, который является истинным виновником этой убийственной войны: еврейство!..»
Последними словами завещания были:
«Я обязываю руководство нации и подчинённых, прежде всего, к неукоснительному соблюдению расовых законов и к беспощадному сопротивлению мировому отравителю всех народов – международному еврейству».
Столицу Рейха штурмовали люди, осенённые знаменем Ленина – Сталина. Именно Россия большевиков привела фюрера к последнему росчерку пера. Тем не менее у него, отринувшего общий с ними путь противостояния силе Капитала, не сдержавшего договора с ними, обвиняющих слов для большевиков не нашлось. Их за него дописали послевоенные «стенографы» типа Безыменского, который утверждал: «В своём завещании Гитлер поминает не только международное еврейство, но и его пособников! … Под пособниками он и имел в виду большевиков».
Однако это не может быть так, во-первых, потому, что если бы фюрер имел в виду большевиков, то он бы прямо о том и сказал: чего ему было стесняться накануне смерти!? Во-вторых, из контекста ясно, что под пособниками здесь имеются в виду круги, задающие тон в английской политике, которые желали войны.
И ведь таковые круги, действительно, имелись по обе стороны океана. И по ту сторону океана они были даже многочисленнее, сплочённее и могущественнее, чем по эту. И упомянутое фюрером предвкушение «выгодных сделок» эти круги не обмануло. В ходе Второй мировой войны над Америкой постоянно шёл второй в двадцатом веке золотой «дождь» из «туч», собиравшихся в Европе из слёз, крови и дыма пожарищ. Первый такой «дождь» пролила над Америкой Первая мировая война, как и Вторая мировая война, организованная всё той же Америкой. Так что заменять слово «пособники» словом «большевики» мы не вправе.
И вот тут начинается самое интересное!
Далее цитируется ряд показаний высокопоставленных деятелей Рейха или лиц, самим служебным положением близко поставленных к личности фюрера и попавших в советский плен. И эти показания – одно удивительнее другого!
Начнём с заявления личного представителя гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера, вице-адмирала Фосса, которое было передано Фоссом 2 мая 1945 года командующему 3-й Ударной армией генерал-полковнику Кузнецову.
Фосс писал:
«В последние дни перед кончиной фюрера неоднократно говорилось о том, является ли наилучшим исходом для Европы ориентация на Англию и Америку, или на Россию (жирный курсив везде мой. – С. К). Фюрер видел в маршале Сталине наиболее сильного из своих противников и в последние дни в разговорах со мной часто высказывался о суровой и не способной на компромисс волевой личности этого противника. Поскольку он вследствие полного прекращения связи в течение последних 14 дней не смог сообщить гросс-адмиралу об этом изменении своих взглядов, несмотря на то, что была сделана попытка через курьеров передать соответствующее извещение, фюрер незадолго до своей смерти поручил мне лично передать эту точку зрения своему преемнику – гросс-адмиралу Деницу…
Я был особенно предан фюреру и гросс-адмиралу. Ввиду того, что гросс-адмирал счёл бы неизвестное ему волеизъявление, переданное каким-либо другим лицом, провокацией, сам же он как моряк до сего времени в политическом отношении ориентировался на запад, я считаю необходимым информировать его лично и прошу дать мне возможность в сопровождении русского офицера ориентировать его.
Я хотел бы при этом сообщить ему последние слова благодарности фюрера за его и мою верность и описать последний час [(фюрера)] так, как я сам его пережил.
Прошу это заявление не опубликовывать.
P.S. <ранее уже приводился. – С. К.>
Вице-адмирал ФОСС
Перевёл:
Нач. следственной части РО
(разведывательного отдела, – С. К.)
штаба 3-й Ударной армии
капитан АЛЬПЕРОВИЧ
Верно: пом нач. по использованию
опыта войны штаба 3-й Ударной армии,
гвардии капитан ДМИТРЕНКО».
Поскольку никаких переговоров с Деницем, назначенным Гитлером в своём политическом завещании новым канцлером Рейха, вести никто не собирался и никакого политического значения и веса позиция гросс-адмирала уже не имела, заявление 48-летнего вице-адмирала Ганса Эрика Фосса осталось без последствий.
Однако оно было. И оно было не единственным свидетельством пересмотра Гитлером в апреле 1945 года своей позиции относительно России и Сталина.
Так, 17 мая 1945 года личный адъютант фюрера Отто Гюнше дал обширные показания, из которых приведу лишь важную для нас сейчас небольшую часть:
«… Дверь в личные комнаты фюрера была немного приоткрыта, и оттуда исходил сильный запах миндаля (цианистый калий). Я заглянул в дверь, но внутрь не вошёл, а опять направился в комнату для совещаний. Там уже был также генерал-майор войск СС Монке… Я слышал, что рейхсляйтер Борман во что бы то ни стало хотел попытаться пробиться к гросс-адмиралу Деницу, чтобы ознакомить его с последними мыслями фюрера перед его смертью. Я не знаю, о каких мыслях шла речь… Затем ко мне подошёл генерал-майор войск Монке и сообщил, что на основании высказываний фюрера без него лишь сотрудничество с Россией может до некоторой степени сохранить Германию. <…>
Штурмбаннфюрер СС Гюнше
Перевёл:
пом. начальника следственного отдела
Разведуправления Генштаба
Красной Армии
гвардии капитан Широков».
А вот извлечение из собственноручных показаний самого́ 34-летнего командира дивизии «Адольф Гитлер», начальника Центрального района обороны берлина Вильгельма Монке, данные им в Москве 18 мая 1945 года:
«… Слово взял генерал Кребс… Он сказал примерно следующее (точных слов я не могу вспомнить):
1) Берлин больше удерживать невозможно…
2) … ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.
