Трумэн. Мы не возражаем.
Эттли. Мы согласны.
Сталин. Моя информация окончена».
Насмешливое резюме Сталина: «В этом документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество» точно отражало суть позиции Японии в отношении СССР: по сути, в ней ничего не изменялось. Япония вместо полного пересмотра своей «русской» политики хитрила и ловчила.
А если бы в ноте Японии было что-то новое? И не просто «что-то», а весомое и существенное новое? Стал бы Сталин тогда всего лишь публично иронизировать по поводу этого конкретного нового? И так ли уж с ходу он отказался бы от этого нового, сразу же оглашая японскую ноту на заседании глав правительств?
Ведь Трумэн тоже хитрил. Подпись Черчилля была знаменита, но после 26 июля 1945 года реальный вес в мировой политике имела скромная подпись малоизвестного Эттли, за которым теперь, а не за Черчиллем стояла мощь Британской империи.
То есть Трумэну можно было денёк-другой и подождать. И посоветоваться со Сталиным при этом. А Трумэн просто поставил Сталина перед фактом. И отговорился тем, что Сталин, мол, пока войну не ведёт, значит, ему и знать не надо, что янки делают, чтобы эту войну закончить.
С одной стороны, публичный шаг Америки по опубликованию тройственной Декларации с учётом того, что он был сделан в месте, где присутствовал и Сталин, делал Россию как бы почти обнародованным и почти официальным союзником США и Англии в действиях против Японии. Чего ещё пока не было.
С другой стороны, отсутствие в Декларации ссылок на Россию как бы намекало милитаристской Японии: капитулируй перед идеологически близким Западом, чтобы Западу не пришлось вновь – как против Гитлера – брать в компанию русских коммунистов.
Но палка ведь всегда о двух концах. Коль Трумэн повёл себя так, то и Сталин тогда мог бы сказать: «Раз вы с нами не советуетесь по поводу Японии на том основании, что мы ещё с ней не воюем, то, может быть, нам и вообще начинать войну не стоит?»
Однако сказать так или подумать так русский вождь мог бы и имел бы право только в том случае, если бы у него на руках была не абстрактная «воля императора», а были такие деловые предложения Японии, потенциал которых смог бы удержать СССР от вступления в войну на стороне союзников.
Япония же вместо дела разводила турусы на колёсах.
Даже в конце июля 1945 года.
Так при чём здесь Россия и Сталин?
ВЕЧЕРОМ 8 августа 1945 года в 17.00 по московскому времени Молотов принял японского посла Сигэмицу и уведомил его, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией.
На Дальнем Востоке 9 августа начиналось в 18.00 по московскому времени, то есть через час. И в 1.00 по забайкальскому времени в ночь с 8 на 9 августа советские вооружённые силы открыли боевые действия на суше, на море и в воздухе на фронте общей протяжённостью 5 130 километров. Удары наносились одновременно из Забайкалья, Приамурья и Приморья.
Всего в составе 13 советских армий и конно-механизированной группы советско-монгольских войск генерала Плиева имелось 27 корпусов (85 дивизий). Противостоять этой силе было невозможно.
Первым ударил 1-й Дальневосточный фронт под командованием маршала Мерецкова, а в 4 часа 30 минут по забайкальскому времени вперёд двинулся Забайкальский фронт под командованием маршала Малиновского. При этом погода, увы, подкачала: наступление 1-го Дальневосточного фронта началось при грозовых проливных дождях, сковавших действия авиации.
Да, мы не дали японцам времени на «раскачку», но это же оказалось для них и благом: советский удар был настолько мощен и неотвратим, что бесполезное затяжное сопротивление Квантунской армии лишь увеличило бы жертвы с обеих сторон без всякого ощутимого для японцев положительного результата.
Собственно, выступления Советского Союза Япония должна была ожидать уже с апреля 1945 года, после денонсации Пакта о нейтралитете.
Я не пишу историю той войны, поэтому не буду описывать ход боевых действий, а просто приведу несколько отрывков из боевых документов.
Из итогового боевого донесения командующего войсками 1-го Дальневосточного фронта маршала Советского Союза Мерецкова главнокомандующему советскими войсками на Дальнем Востоке маршалу Советского Союза Василевскому о первых сутках наступления от 10 августа 1945 года:
«Первое. Войска 1-го Дальневосточного фронта, выполняя приказ Ставки Верховного главнокомандования, в 1.00 9.8.45 перешли в наступление и, преодолевая сопротивление пограничных войск противника, усиленных его полевыми войсками, обороняющимися на заранее подготовленных сильно укреплённых оборонительных рубежах и укреплённых районах, в условиях непроходимой тайги, горно-лесистой и заболоченной местности и при неблагоприятной погоде (грозовой ливень), прорвали пограничную полосу обороны противника на главном направлении по фронту до 60 км и на глубину до 20 км…
<…>
Седьмое. 10 августа продолжаю наступление всеми силами».
Из отчёта о боевой деятельности войск Забайкальского фронта в наступательной операции в августе 1945 года:
«… За 15 дней операции войска армии (6-й Гвардейской танковой. – С. К.) прошли свыше 1 100 км со среднесуточным темпом движения более 70 км…
Опыт действий 6-й Гв[ардейской] танковой армии показал, что крупные соединения БТ и МВ (бронетанковой техники и моторизованных войск. – С. К.) способны действовать на неподготовленном и некультурном театре войны, а также проходимость хр[ебта] Б[ольшой] Хинган даже в самый дождливый период…»
Оттуда же:
«Итоги и выводы:
…9. Сосредоточение на направлении главного удара до 70 % пехоты, до 90 % танков, артиллерии и авиации обеспечило создание большой пробивной силы, что служило залогом успешного разгрома противника, если бы он оказал сопротивление, а глубокое оперативное построение боевых порядков как армий, так и фронта позволяло наращивать силу удара из глубины и маневрирование по фронту…»
Как всё это отличалось от былых «гениальных» «идей» Тухачевского и К°, по которым из 17-тысячной дивизии в атаку в первом эшелоне должны были наступать всего шестьсот сорок бойцов, а остальные должны были дожидаться прорыва обороны для «развития успеха»…
А темпы наступления?
Такие не снились даже вермахту в мае 1940 года во Франции и, увы, в июне 1941 года в России.
А уверенный боевой язык советских военачальников – воспитанников сталинской эпохи и сталинской полководческой школы!
О войне с Японией у нас издано не так уж много мемуаров, но кое-что издано. И из воспоминаний бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией 1-го Дальневосточного фронта дважды Героя Советского Союза генерала армии Афанасия Павлантьевича Белобородова приведу лишь то место, которое касается сразу и Маньчжурской стратегической операции, и ядерного фактора в той войне:
