— Алекс, нам надо поговорить.
Все выглядит настолько отрепетированно, что меня смех пробирает. Ей-ей, девчонки в борделе держались намного естественнее, а вот Руфина так закатывает глаза, что рука за водичкой сама тянется — в лицо побрызгать. Опять же — нельзя. Краска потечет ручьями. Да, госпожа Элиза меня в этом отношении быстро просветила. Буквально к себе вызывала девиц и показывала, как из акулы русалку лепят. Краска здесь, одежда там… интересный опыт.
— Слушаю.
Близко я не подхожу, от греха. Руфина прикладывает руку к тому месту, где должна была быть грудь, колыхает рюшками и подкладками.
— Алекс, я так страдаю… Ты знаешь, что мой муж недвижим!
— Я тебе тоже очень сочувствую.
Может, стоило добить? Чтобы они вместе не страдали?
— И мне совершенно не с кем поговорить.
Мать, отец, брат… да тот же супруг, уши-то ему не парализовало? Но поговорить не с кем! Факт!
— Это так печально…
Руфина приближается неотвратимо. Я осторожно маневрирую, стремясь оказаться поближе к двери… ну или хотя бы к окну. Если что — ей-ей, выпрыгну! Жить хочется!
— Алекс, обними меня пожалуйста. Так хочется почувствовать себя защищенной…
Ну, нет, на это я не подписывался!
Или?..
— Нет-нет, я никак не могу! Что о нас подумают, если сюда кто-нибудь войдет?
Руфина явно задумывается:
— А как же…
Мне это просто понравилось! А как же? А вот так же…
То есть дамочка и мысли не допускает, что она мне не нравится. Я должен стонать от счастья и восторгаться при одной мысли обнять эти мощи?
Ага, как же!
Я даже рыбу предпочитаю морскую — в ней костей меньше.
— Я полагаю, что место для утешения выбрано неподходящее, — проникновенно сообщаю я.
Глаза Руфины стекленеют, видимо, действует неотразимое демонское обаяние. Пусть Аргадон — не суккуб, но такие силы и ему доступны. И мне по наследству…
— Это потому, что такое дело надо доверять мужчинам. Именно мы знаем, как лучше устроить свидание, где и когда…
— А-алекс?
Я посылаю принцессе улыбку.
— Доверься мне, Руфи. Я не подведу…
И мягко выставляю ее из комнаты: Вот так, и дверь на засов. Тяжелый, увесистый, ф-фу-у-у!
Но что же мне с ней делать? На такие извращения я не подписывался!
Хотя…
На извращения я не подписывался. Но вот Руфине я их обеспечу!
Обдумываю пришедшую в голову идею. Жестоко?
Отвратительно, нечеловечески жестоко. Но я и не человек. А Руфина — все равно ее надо убирать, так или иначе. И чем больше я думаю об этом, тем больше мне нравится моя идея. Словно кто-то стоит рядом со мной, потирает руки, довольно ухмыляется.
Почему бы нет? Она меня приговорит при первом удобном случае. Просто сейчас у нее под хвостом засвербело, вот и решила, что я сгожусь. Еще и надеется небось двойное удовольствие получить — и от меня, и от моей смерти.
Она не делала мне вреда?
Так это не по собственной воле, просто не успела. Но гадина, которая пока еще не укусила, не перестает быть ядовитой.
Подло?
Жестоко?
Бесчеловечно?
Плевать. Я и не человек, Тьен Клеймор мне это объяснил достаточно ясно.
И сознание накрывает пелена серого льда.
* * *
Томми, узнав о моей идее, плюется ядом. Долго ругается, пробует меня отговорить, хотя и не знает всех подробностей. А то точно бы отказался помогать. Но — а куда податься, не спать же мне с этим кошмаром? Даже если исключить то, что у меня от одного взгляда на страстную Руфину рот клыками ощеривается в три ряда, все равно… Физиологически не смогу! Я не настолько продажен!
Ну и потом, начать с ней спать — это дать жирный такой повод для шантажа. Увесистый…
Не пойдет.
Идея складывается из рассказов госпожи Элизы о ее конкуренте. Господин Плейт — псевдоним вовсе не случайно был созвучен с плеткой — специализируется на кровавой любви. Той, что с плетками, ошейниками, повязками… и в его доме можно было получить все. Там не интересуются вашим лицом и именем, не разговаривают ни о чем, туда просто приходят удовлетворять свою похоть самыми жестокими способами…
К Элизе ходят более-менее нормальные в этом отношении клиенты, и убивать она у себя не дает, и развлечения с плетками позволяет только до определенной грани. Конкурент же меры не знал. От слова «вообще».
Вот и чудненько.
Кучером выбирается Томми. Я же на следующий вечер передаю Руфине записочку, в которой прошу ее после бала незаметно выйти и сесть в зеленую карету с золотым дельфином на дверце. Та читает и опускает ресницы, глядя мне прямо в глаза…
Вот и ладненько.
Я исчезаю с бала пораньше — и отправляюсь к господину Плейту. Договариваться.
Да, у меня есть знакомая. И она — не против всего. Ее мечта — трое или четверо мужчин одновременно, причем кровь, плети, кляпы и прочее приветствуются.
Согласна ли она?
Я же сказал — мечтает. Не верите?
Вот золото. Достаточно?
Дело чистое. Вполне. У вас ведь других и не бывает.
Она будет в маске. Ваше дело — комната и участники. Я? Нет-нет, я люблю только наблюдать, другое меня не привлекает. Вот вкусы такие!
Как меня зовут? Господин Сто золотых. Ежели этих денег мало — еще добавлю.
Ровно через полчаса господин Плейт соглашается на все.
Не стыдно ли мне было?
Знаете, нет. Мне было неприятно видеть мертвых детей. А Руфина…
А она, простите, кто? Просто ей повезло родиться у моего дядюшки, а в остальном — ей не отмерили ни ума, ни красоты, ни элементарной порядочности. Я ее не заставлял на себя кидаться, могла бы и с мужем посидеть. Но ей захотелось…
Вот и пусть получает по полной…
Все так и вышло, как я предполагал.
После бала Руфина садится в карету, где ее ждут платье и маска. И записка, мол, переоденься, пожалуйста, чтобы сохранить тайну, а то в тебе принцессу только слепой не углядит.
Она сама переодевается, оставив одежду на сиденье кареты, сама надевает маску и приезжает в скромный домик на окраине столицы. Сама входит внутрь, сама поднимается вслед за слугой в комнату, ну а там…
Какое дело благородным господам до капризов шлюхи? Особенно если у нее завязаны и рот, и глаза? Ее просто используют по назначению с истинно благородной фантазией. Что и происходит в комнате.
