Велел своему боярину:
– Всех, кого можно – туда, в лес, где след монашеский потерялся. С собаками. Охотников местных – проводниками. Живыми привести беглецов! И приступай немедленно, прямо сейчас.
– Так ночь же на дворе.
– Немедленно, сказал!
Святополк выгнал боярина пинками. Сел, тяжело дыша, за стол. Всё тут чужое – город, княжеская шапка, палаты. Даже этот дубовый стол.
А чтобы стали своими, законно принадлежащими Святополку Добришевскому – надо разыскать этих «монахов». И княжну Анастасию.
Иначе – никак.
* * *
Дмитрий крался через лес, стараясь не потерять из виду мерцающий сквозь ветки свет. Следом шли побратимы, держа мечи наготове.
Полянка. У костра сидит человек, обняв колени руками, и задумчиво глядит на огонь. На охотника не похож. Почему один?
Ярилов пытался рассмотреть встреченного подробнее, но тут Хорь наступил всё-таки на ветку: в ночной тишине треск ударил, как гром небесный. Сидящий у костра мгновенно вскочил, блеснуло в руке лезвие ножа. Просипел срывающимся от страха голосом:
– Кто здесь?
Дмитрий, ругаясь про себя на неловкого степняка, вышел на свет. Положил меч на землю, показал ладони:
– Мы не сделаем тебе зла, парень. Вот, заблудились. Разрешишь погреться у огонька?
– Ты сказал «мы»? Вас там много?
Вместо ответа на полянку вылезли побратимы. Хорь ворчал:
– Никогда я к этим лесам не привыкну. Ни пройти, ни проехать, тьфу. Вот степь – другое дело! Простор, воздух, красота.
Анри подтрунивал:
– Брат, просто ты крайне неловок, и не стоит винить в этом растительность.
Юноша сделал шаг назад, озираясь. Нож не спрятал. Спросил тонким, ломающимся голосом:
– Кто вы такие? Только не врите, что монахи, хоть и рясы на вас.
– Я – Дмитрий, бывший воевода добришевский, только без дружины – вся на Калке осталась. А это – мои друзья, бродник и франк. Они – ребята безобидные, если их кормить вовремя. А ты кто, добрый молодец?
Паренёк вздохнул с облегчением и, наконец, спрятал нехитрое оружие.
– Я слыхал про тебя, воевода. Вроде всё, как рассказывали – длинный и рыжий. Может, и не врёшь. А я – Антон, князю Тимофею служил, в библиотеке его. Бежал, когда Святополк город захватил, жизнь свою спасая. Добро пожаловать к моему огоньку.
Одет он был, как и положено слуге не самого высокого ранга – кафтан с чужого, очень широкого, плеча, войлочный колпак да поношенные сапоги.
Достали из котомок снедь, поделились с Антоном: паренёк ел деликатно и совсем немного, хотя и видно было, что проголодался страшно. Хорь хлопнул юношу по плечу:
– Давай, жри от пуза, книжный червь, не скромничай. Вон, совсем худющий. И куда премудрость помещается? За себя постоять – сила нужна, а тебя, пожалуй, и комар завалит.
Антон улыбнулся:
– Спасибо за заботу, дяденька. А защититься я смогу, не сомневайтесь.
Выхватил нож и показал своё умение – двигался ловко, гибко, играя лезвием – вот в одной в руке, вот в другой, а вот вообще спрятал куда-то.
Анри только любовался и крякал от удовольствия:
– Отлично! Антуан демонстрирует настоящую марсельскую школу ножевого боя или нечто очень похожее.
Паренёк вернулся к костру, глубоко дыша. Ответил франку:
– Это приёмы берберийской борьбы «хаттам», в книге вычитал. Мнится мне, что ваши марсельцы переняли таковую у сарацин.
Антон оказался очень толковым парнем, и на язык бойким. Рассказал несколько смешных историй о своей службе в Добрише. Загрустил:
– Мне князь Тимофей вместо отца был. И где он теперь?
– Схоронили мы его. Третьего дня, – просто ответил Хорь, – умер от ран. А сражался достойно, как князю положено.
Юноша закаменел лицом. Встал. Ни слова не говоря, ушёл от огня, в заросли. Анри хотел было последовать за ним, но Дмитрий остановил:
– Не мешай, пусть один на один с горем побудет. Мужские слёзы – не для чужих глаз.
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Баден-Баден, 04 сентября 1924 года
…когда отец Василий обнял меня посреди залитой кровью пролетариев улицы, я не мог сдержать рыданий. Конечно, мужские слёзы – не для чужих глаз, но мне была извинительна внезапная слабость. Говоря откровенно, я и не позволял себе мечтать, что смогу покинуть превращённый в тюрьму свинарник иначе, как в виде искалеченного трупа.
Тогда я окончательно поверил в могущество Путешественников во Времени. Признаться, до этого моему рациональному уму трудно было согласиться с этими сказками о вмешательстве в ход истории. Но теперь, когда меня разыскали и спасли только благодаря мистическим умениям тибетского монаха, ничего не оставалось, как согласиться на участие в странной миссии.
Однако до дня, подходящего для открытия ворот в прошлое, должно было пройти ещё немало времени: по словам тибетца, звёзды сложатся успешно лишь весной двадцатого года, а место уже обнаружено – где-то в новороссийских степях, к западу от Ростова.
Отец Василий вновь поил меня чаем из поющего фальцетом самовара, излечивая тёплой беседой от ужасных воспоминаний большевистского плена. И рассказывал, как мы после проникновения сквозь время пойдём на восток – тяжёлым, долгим путём через Великую Степь, заселённую невежественными народами. Всё дальше от Европы, всё ближе к встающему из тихоокеанских вод солнцу… Мимо Уральских и Алтайских гор, сквозь сибирские холода и дикие забайкальские степи. Дорога, видимо, займёт не один год. Пока не проникнем в те места, где зародилась монгольская нация. Там мы создадим новый Иерусалим, оплот православной веры, обратив истинный свет на племя будущего Чингисхана. И когда придёт назначенный час, степные полчища хлынут чёрной рекой в неостановимом походе на запад, они будут идти под хоругвями с ликом Спасителя. Воссоединятся со своими русскими православными братьями и совместной могучей силою заставят мир стать справедливым, мудрым и человеколюбивым…
Отец Василий с такой страстью, с такой убеждённостью описывал счастливую судьбу человечества, отбросившего мрак идолопоклонства и иных, неверных религий, что я поневоле начинал ему верить. Вслед за ним, я видел луковки православных соборов над Парижем и Каиром; представлял, как в светлый праздник Пасхи лобызаются еврей и араб, предварительно осенив себя крестным знамением.
До назначенного дня оставался почти год, но и подготовка к предприятию была серьёзнейшим делом: кроме самого таинственного ритуала создания портала и последующего проникновения сквозь дыру времени, предстояло пройти тысячи вёрст по враждебным землям. Надо было готовить военную часть экспедиции, которая была возложена на меня: подбирать амуницию и оружие, готовить людей. Мне думалось, что вооружённую охрану надобно составить из казаков, но Антон Иванович Деникин относился к этому сословию настороженно: у него были какие-то личные резоны на этот счёт. Тогда я предложил взять отличившихся среди юнкеров пехотного батальона, командиром которого я до сих пор числился, а для этого считал необходимым принять участие в боях, с целью обретения боевого опыта и, так сказать, «натурного» отбора лучших бойцов. Но тут вмешались отец Василий и тибетский монах: они очень волновались за меня, считая, что моей жизнью рисковать нельзя ни в коем случае. Ибо я был тем самым ключом, который открывает ларец; а другого ключа, запасного, им так и не удалось сыскать.
