— И ты донесла?
— Нет, споткнулась и опрокинула все до единой. Потому что снова из кожи вон лезла, вместо того чтобы прислушаться к себе. А потом я так разозлилась, что перестала стараться, перестала так сильно над этим заморачиваться… и у меня начало получаться. Через месяц я уже била не больше одной тарелки в неделю.
Марсий снова посмотрел на бусы:
— Ладно… можно и попробовать. Хуже во всяком случае не будет.
— Перестань хмуриться, — подсказала Уинни.
— Хорошо.
— И зубы не стискивай.
— Ладно.
— И вообще сделай вид, что не очень-то тебе это важно.
— Готово.
Марсий почувствовал, как на лбу выступили капли пота — так он старался придавать происходящему как можно меньше значения.
Уинни отошла, чтобы ему не мешать, и принялась бродить вокруг, срывая листики и что-то напевая. Пару раз проведала яйцо.
Минут через десять он оставил попытки.
— В следующий раз еще попробую, держи, — он протянул ей бусы, но Уинни покачала головой.
— Хочу, чтобы они остались у тебя.
— Но… это же все, что у тебя есть в память об отце.
— А я и не отдаю насовсем, просто на хранение. Мы же еще будем видеться, и, значит, они станут как бы общими, но сейчас пусть останутся у тебя. — Она нахмурилась: — Мы ведь будем видеться?
— Конечно, — его голос неожиданно охрип.
— Ты сегодня вернешься домой?
— А ты?
Уинни покачала головой.
— Лучше заночую тут. Не хочу попадаться господину Ухокруту на глаза.
— Тогда я тоже останусь.
— Уверен?
— Конечно, только надо бы найти что-то, чем можно согреться. Ночи теперь холодные. — Он завертел головой. — О, знаю! У нас еще остались самовоспламеняющиеся камни?
— Вроде был один или два, я клала возле гнезда.
Они сходили к яйцу и действительно обнаружили один. Пока они возились, Марсий снова задумчиво пощупал бусы в кармане, вытянул руки и неожиданно для себя произнес:
— Это. Я хочу, чтобы этого не было.
— Что? — Уинни разогнулась и откинула упавшую на лоб прядь.
— Ты спрашивала, что я хочу загадать грифону. Так вот, хочу, чтобы это, — он вытянул руки и повертел ими, будто впервые видя, — исчезло.
Уинни провела пальчиком по борту гнезда и спросила, не поднимая глаз:
— А научиться управлять? Разве не лучше было бы…
— Нет, — отрезал он. — Не нужна мне эта… чугунутость.
Уинни бросила на него странный взгляд, но ничего не ответила. Когда они снова выбрались наверх, Марсий с размаху ударил камень о землю. Но волшебство, видимо, уже порядком выветрилось, поэтому булыжник не вспыхнул, а только сильно нагрелся. Они выбрали местечко подальше от обрыва и улеглись. Камень положили посредине, чтобы греться. Шершавая поверхность то и дело вспыхивала голубоватыми и лиловыми переливами, от нее в ночное небо, медленно кружа, поднимались мерцающие искорки.
Марсий лежал, закинув руки за голову, и наблюдал, как эти волшебные мухи тают в ночи. Он уже начал дремать, когда услышал сонный голос Уинни:
— Марсий…
— Еще не спишь?
— Я тоже считаю тебя интересным, — пробормотала она и нащупала его руку.
Он так и заснул, держа ее за руку.
* * *
Пробудились они одновременно — от треска. Переглянулись и тут же поняли, откуда он доносится. Бросились к обрыву.
— Скорее! — Марсий первым спрыгнул вниз и помог ей спуститься.
Скорлупа горела ярко-оранжевым и стала почти прозрачной. Птенец уже пробил дыру размером с мандарин.
Оказывается, вылупиться грифону действительно не так-то просто. Скорлупа, даром что прозрачная, оказалась в сантиметр толщиной, не меньше.
— Нужно ему помочь, — Уинни принялась отколупывать кусочки по краям отверстия, и Марсий последовал ее примеру.
Сначала показался серебряный клюв — загнутый и острый, такой не у всякой взрослой птицы увидишь, потом птенец уперся в края львиными лапами с темными уголками когтей и расправил крылья. В лучах рассветного солнца они тоже казались сделанными из серебра. Он повертел головой, моргнул красными глазами-зернышками, привыкая к свету дня, и издал звук, напоминающий рычание и курлыканье одновременно.
— Он вылупился, Уинни! — восторженно вскричал Марсий и осторожно взял птенца на руки. — Грифон вылупился!
Уинни стояла молча, напряженно наблюдая за ним. Марсий поднял глаза, удивленный ее сдержанной реакцией.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Да, — тихо ответила она.
Но ему сейчас было не до выяснения причин. Он поднял ладони повыше к солнцу и громко сказал:
— Хочу, чтобы мой дар исчез. Чтобы отныне я мог спокойно прикасаться к чему угодно, не опасаясь превратить эту вещь в чугун.
Он помолчал. Птенец по-прежнему сидел на раскрытых ладонях, переминаясь на крошечных львиных лапках и поводя крыльями. Марсий растерянно повернулся к Уинни.
— Наверное, все?
— Наверное.
— Надо на чем-то проверить. — Он осторожно пересадил птенца на левую ладонь и дотронулся свободной рукой до разбитой скорлупы. Ничего не произошло. — Исчезло! — радостно выдохнул он. — Уинни, ты это видишь? Видишь? Желание исполнилось!
Он повернулся было к птенцу, но внезапно осекся и отдернул руку от гнезда. Край, налившийся чугуном, накренился от тяжести, гнездо заскрипело и, прежде чем остальная часть тоже обратилась в чугун, уравновесив его, ухнуло с обрыва.
Они проводили его взглядом, пока не раздался бултых, а потом Марсий взглянул на птенца в своей ладони.
— Ничего не понимаю, — нахмурился он, — я ведь первым загадал желание, сразу, как только он вылупился. Я все сделал правильно и…
И тут до него дошло. Он поднял глаза, чувствуя, как кровь закипает, растекаясь по жилам раскаленным железом.
— Ты… соврала.
Вот что означали это ее странное выражение лица и молчание — вина. Или насмешка? Она обманула его!
— Марсий, я… — Уинни протянула к нему руки, но Марсий отшатнулся.
— Для тебя Ваше Высочество, — прошипел он. — Ты врала мне с самого начала! Не было ведь никакой провалившейся тетушки? И паршивого грифоньего яйца, купленного на ярмарке тоже не было, да? Скажи!
Она помолчала и выдавила:
— Тетушка действительно провалилась, а яйца… яйца не было. Но, Марсий, — она запнулась и заторопилась, — то есть Ваше Высочество, ты ведь хотел его убить, а так нельзя, он… Я хотела рассказать.
