Клика Никодима, не уловив направление генеральной линии правительства, не к месту заржала.
– По-лукоморски говоря, если они заберутся на этот вал, то съедут на… к… в… как говорится в народе, – рассекая воздух рукой после каждого одинокого предлога, послушно разъяснил Митроха.
– Как-как у вас… в народе… говорится? – источая презрение из каждой поры, уточнил Никодим. – Ты уж… князь… будь добр, из песни слов не выкидывай.
– На спинах к стене в воду, говорю, – невозмутимо пробасил Граненыч и продолжил, не глядя на прикусившего губу Труворовича: – Далее у нас навалены завалы из деревьев стратегически не важных пород. К сожалению, нарубить достаточное количество леса повышенной сучковатости и непроходимости, чтобы организовать такую линию по всему периметру, мы не успевали, поэтому завалы сделаны только там, где штурмоустойчивость стен вызывает сомнение, чтобы не сказать, опасение.
– Это почему еще? – вдруг побагровел и искренне возмутился Никодим.
– Потому что между камнями там не раствор, а песок один с галькой вперемешку. Я в одной книге читал, что у наших предков была традиция одного из строителей в стенах замуровывать. Чтоб повысить ее эксплуатационные характеристики, как говорят у нас в народе. Так вот этих, кто такое настроил, я бы всей артелью там заложил и не поморщился. Без задней мысли, просто так. Такие сомнительные участки, как вы видите из расположения завалов, находятся здесь, здесь, здесь и здесь… – указка ткнулась в места на карте, где были изображены не то снежинки, не то поля для игры в крестики-нолики.
– Погоди, боярин Митрофан… – привстал со своего места граф Рассобачинский, вытянул шею и прищурился, чтобы лучше разглядеть то, что уже углядел боярин Никодим. – Так это же там два года назад твои подрядчики, Труворович, из Караканского ханства со своими каменщиками кладку укрепляли! Года полтора возились ведь, не меньше!..
– Ты на что это намекаешь, граф Петр? – мясистое лицо Никодима налилось угрозой. – Он мне честное слово дал, что эта стена еще сто лет простоит!
– Вот на честном слове она и держится, – с наисерьезнейшей миной глубокомысленно заметил Граненыч. – Потому что больше ей, сердешной, держаться не на чем. И если Костей пронюхает…тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы…
– Ладно, дальше докладай, князь, – махнул рукой царь. – Не теряй время. А с Труворовичем мы потом про стену поговорим. После победы.
– Победителей не судят, – буркнул боярин и незаметно растворился среди соратников, что с его выдающейся во всех измерениях фигурой было победой само по себе.
– Четвертая линия обороны – ловушки… – снова вернулся к докладу Митрофан, но ненадолго.
– Капканы, что ли? – недоуменно поинтересовался кто-то из высокородных.
– Хорошо было бы, – со вздохом качнул головой докладчик. – И побольше… Но у нас это четыре линии ям с кольями, в шахматном порядке чередующиеся с вбитыми в землю бревнами, также из деревьев стратегически не важных пород. Вообще-то генерал-адмирал Блицкригер настоятельно рекомендует делать отдельно полосу ловушек и полосу торчащих бревен, но у нас на полный объем времени не хватало, поэтому я решил подойти к проблеме неадекватно, что значит, с выдумкой. Короче, сегодня четвертая линия будет закончена, и останется только замаскировать сверху ловушки. И если всё будет сделано по уму, то враг узнает о них только после того, как провалится. Далее. В изначальном плане весь Лукоморский укрепрайон предполагалось окружить еще одним рвом и валом, но…
Речь главкома оборвалась на полуслове, потому что в окошко постучали.
Учитывая, что палата заседаний находилась на третьем этаже, яркость впечатления была прямо пропорциональна квадрату расстояния от земли.
– Что?!..
– Кто?!..
– Как?!..
– А если это?..
– Не может быть!..
– Он же еще в двух днях пути отсюда?!..
– Так он ведь тебе не абы кто…
– Ох…
И только Граненыч, бросив указку и вооружившись более привычным оружием – кочергой, подобранной у камина, прокрался вдоль стены к окну и прильнул к мутному разноцветному стеклу витража.
– Что там?..
– Кто там?..
– Видно?..
– А если и вправду?..
– Типун тебе на язык!..
– А кто тогда?..
Любопытство бояр росло с каждым мгновением, но желание подойти и лично получить ответы на свои вопросы, почему-то, соответственно уменьшалось.
– Ну что там, князь? – нетерпеливо вытянул шею и приподнялся на троне Симеон, взволнованно сжимая подлокотники.
[67]
– Да не видно ни… чего, – раздраженно бросил Митроха и попытался протереть рукавом запотевшие разноцветные стеклышки.
При этом кусочки витража опасно затрещали и завибрировали: похоже, с той стороны в витраж уже не стучали, а тарабанили.
– Нут-ко, подвинься, князь, я тоже поглядеть хочу, – проворно, несмотря на свои сто пятьдесят килограмм плюс волчья шуба до пят, вынырнул из-за стола боярин Никодим, решившись еще на один подвиг, и с тяжелым дубовым посохом наперевес поспешил присоединиться к Митрохе у атакуемого окна.
Митроха поднял над головой кочергу, словно хотел огреть добровольного помощника, и ткнул в него пальцем. Боярин, в кои-то веки, истолковал жест соперника правильно и послушно скопировал позу главкома. Пусть теперь незваный гость попробует сунуться.
– Эй, есть кто дома? – донесся с улицы нетерпеливый голос.
– Войдите, не заперто, – сладеньким голоском пропел Граненыч, снова занес одной рукой кочергу для удара, другой дернул длинные белые полосы,
[68]
рванул ручку на себя, снаружи ему помогли, и многострадальные витражи, наконец-то, со звоном посыпались на пол…
В образовавшуюся дыру просунулась бесформенная серая суконная шапка. Под ней оказалась взлохмаченная русая голова.
Царя с трона как сквозняком сдуло: снося всё на своем пути, он рванулся к распахнутому окну.
– Не бейте!!!.. Ваня!!!.. Ванечка!!!.. Вернул…
Человек в ужасной шапке повернулся к несущемуся к нему сгустку радости, и Симеон словно налетел на невидимую стену изо льда: – …ся. Ты это кто такой будешь, чтобы чужие витражи по десяти рублей за квадратный сантиметр бить, а?!
– А мы, собственно, с кем честь имеем разговор разговаривать? – появилась в оконном проеме и строго поинтересовалась вторая голова – такая же лохматая, но седая.
