– Хотели оне подойти, конечно, – сосредоточенно кивнул Митроха, – да только государственные дела отвлекли его маленько. К его агромаднейшему сожалению. Так что рассказывай нам, а мы уж ему самолично из слова в слово изложим, ни буквы не переврем, будь спокоен.
– А-а… ну ладно… – и впрямь успокоился стрелок. – А то я при царе-то батюшке говорить бы и не посмел – сам царь ведь, всё-таки… Смутительно как-то… Не каждый день приходится вот так-то по-простому с царями разговаривать…
– Ну вот и славно, – украдкой, прикрыв лицо рукавом, ухмыльнулся Граненыч. – Давай, излагай, орел, где летал, чего видал…
После рассказа Пашки настала очередь короткой истории Марфы, обеспокоившей высоких гостей и деда Зимаря.
– Это у него машина осадная новая, к гадалке не ходи, – нахмурился дед и ударил кулаком об ладонь. – Вот соберет ее, попрет она на стены наши песочные, и пойдут от них клочки по заулочкам, да кусочки по лесочкам… Железная ведь, говоришь, милая? – повернулся он к ведьме.
Та кивнула.
– Вот видишь… и не подожжешь ее, и топором не разделаешь…
Агафон и Митроха удрученно переглянулись.
Единственное, чего им не хватало в конце третьего дня осады для полного счастья – невидимой громадной железной боевой машины, готовой незаметно подойти и развалить то, что на четырех очень хорошо известных как им, так и Костею участках проходило под издевательским названием «стена».
Проклятый Букаха… Вот и доверяй после этого предателям…
– Ну ладно, спасибо вам за ценные сведения, – поднялся с соседнего с Пашкиным лежака Граненыч и поклонился Марфе.
Стрелку он пожал руку.
Специалист по волшебным наукам рассеянно проделал то же самое, только наоборот, и они уже собрались уходить, как дед Зимарь снова ударил кулаком в ладошку, крякнул, словно решился на что-то, и преградил им путь.
– А послушайте-ка вы меня, старика, ребята… Все говорят, что я на этого Костея похож, как кот на кошку. Так?
Агафон нервно покосился на старого друга в новом, безволосом образе, и молча кивнул.
– Похожи, дедушка, страсть как похожи! – пылко поддержал и деда и мага Пашка. – Я вас как увидел, как очнулся-то, так чуть ума не решился – думал, это он!.. За мной пришел, думал… И глаз у него страшный… и пальцы были в крови… и… и…
– Не отдадим мы тебя ему, голубь, даже и не надейся, – похлопала его по плечу и приобняла Марфа, и мальчик расслабился.
– А я и не боюсь ничего, – выпятил нижнюю губу и снисходительно хмыкнул он, но вывернуться из объятий толстушки попытки не сделал.
– Ну так вот, – заговорщицки прищурился старик в неярком свете коптилки и обвел умным взглядом командующего обороной Лукоморска и его зама. – Мне тут одна мысль в голову пришла, как свечка вспыхнула, как нам на этом нашем сходстве сыграть, и машине новой до нас добраться не дать.
– И как?..
– А вот садитесь-ка рядком, да послушайте ладком…
– Ну ладно, – потрепала по вихрам Пашку Марфа и встала. – Вы тут заговоры стройте да разговоры разговаривайте, а мне работать пора.
– Вы куда? – встрепенулся и подскочил стрелок.
– На дежурство, конечно, – повела мощным покатым плечом ведьма. – Ночь-то еще не кончилась.
– И я с вами! – его словно пружиной подбросило с лежака. – И я!.. Где мой лук?
– Тебе нельзя, ты болеешь! – протестующе вскинула пухлые ладони Марфа, но такой преградой воинственного вольного стрелка было в лазарете не удержать.
– Нет! Я уже всё! Я передумал! – возмущенно мотнул он головой и перекинул ремень колчана через плечо. – Мне нельзя болеть!
– Это еще почему? – озадачилась ведьма. – Всем можно, а тебе нельзя?
– Да, мне – нельзя, – хитро глянул он на слегка опешившую от такого напора тетку Марфу. – Полковник Гвоздев сказал, и ты подтвердила, что сегодня ночью от меня зависит весь город!
– Ну а знахарское искусство что по этому поводу скажет? – полностью разоруженная, она призвала на помощь подкрепление в виде деда Зимаря, надеясь, что тот запретит пережившему потрясение маленькому охотнику лететь с ней.
Но – клин клином вышибают.
– Знахарское искусство пожелает не попадать ко мне в руки как можно дольше, – дед смешливо собрал морщинки в уголках глаз. – Но если что – помогу, чем могу и не могу.
– Вот видишь! – расплылся в торжествующей улыбке Пашка и решительно зашагал к двери. – Ну, пошли быстрей, тетка Марфа! Ночь-то еще не кончилась!..
* * *
Вечером пятого дня, когда по-осеннему рано стемнело и дорогу среди деревьев было не разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки, похитители яйца спешились на окраине леса под высоким холмом, на котором возвышался замок Костея, словно громадное вычурное надгробие всем надеждам,
[142]
зловещим силуэтом на черном фоне ночного неба, испещренного иголочными уколами звезд.
Они взобрались на холм почти ползком и прижались к холодной, словно отполированной стене замка.
– Находка? – вопросительно прошептала Серафима, оглядываясь по сторонам в поисках октябришны.
– Д-да… – еле слышным дрожащим шепотом отозвалась та откуда-то слева.
Было похоже, что, в отличие от царевны, возвращение к замку далось ей не так легко и безболезненно, и если бы не ее клятва защищать свою благодетельницу и не роль, отведенная ей в плане, она бы набралась смелости и попросила подождать на расстоянии.
Желательно километров в сто.
– Ну не дрожи так, Находочка, – Серафима бережно сжала холодную руку октябришны в своей – сухой и горячей. – Всё пройдет хорошо. У меня такое предчувствие. Правда. Как ученица убыр, ты веришь в предчувствия?
– Д-да… Н-нет… Н-не з-знаю…
– Не веришь – проверишь, – сжала несопротивляющуюся ладонь Серафима. – Вот увидишь – прорвемся. И ты нам поможешь. Получится?
Находка перестала дрожать, сделала несколько неровных вдохов-выдохов, потом затаила дыхание и на выдохе кивнула, уже спокойнее:
– Да. Сейчас. Погодите.
Она отошла в сторону, повернулась к стене, сложила ладошки лодочкой и торопливо что-то в них зашептала.
Иванушка с интересом выгнул шею, выглядывая из-за плеча своей супруги, умруны обернулись, Серафима сжала кулаки, и тут же радостно перевела дыхание: между ладонями Находки возник и ожил бледный, пугливо вздрагивающий желтоватый огонек. Продолжая шептать, ученица убыр медленно обошла всех присутствующих, останавливаясь напротив каждого на несколько секунд, потом резко схлопнула ладони и тут же снова развела их. Огонек продолжал светиться, но теперь ровным голубоватым светом, заливающим все вокруг в радиусе трех метров.
