Сама не зная, как это случилось, девушка вдруг поняла, что хочет разорвать все цепи, отринуть все преграды, отдаться бурливой волне наслаждения – и пусть ее, как веточку, уносит в море.
Она знала, что поступает плохо. Что это невозможно. А еще знала, что хочет, чтобы это случилось.
И что ее мать хочет того же.
* * *
Отвечая на стук в замковые ворота, часовой Халупка немало удивился, увидев Маркету.
– Поздно же вы сегодня… Вот только доктора Мингониуса еще нет.
– Не важно. Я просто принесла дону Юлию пирожков, что мама испекла, – ответила гостья.
Выражение на лице стражника не оставляло сомнений в его чувствах к королевскому сыну. Он презрительно фыркнул и скривился так, будто учуял какую-то вонь.
– Этот человек – сам дьявол, слечна. Знаю, ты помогаешь отцу отворять ему кровь, но, ради своего же блага, держись от этого чудовища подальше!
С этими словами охранник открыл ворота и позвал пажа.
– Проводи барышню Маркету, да присмотри, чтобы ее встретила экономка, слечна Вера.
Мальчик – младший сын зеленщика – поклонился гостье. Одет он был не по размеру: обувь была ему слишком велика, а одежда, наоборот, мала, так что его худенькие бледные руки далеко высовывались из рукавов.
– Привет, Вильгельм. – Девушка опустила руку в корзину и достала пирожок.
– Спасибо. – Паж сразу потянулся за угощением, отломил кусочек, сунул его в рот и жевал, пока они шли по коридору. Выпечка у Люси Пихлеровой была столь же хороша, как и у других хозяек в Чески-Крумлове, и мальчик облизывался от удовольствия.
Они вместе вышли во двор, и Маркета посмотрела вверх.
И замерла, как вкопанная. Вильгельм сделал три или четыре шага, прежде чем заметил, что она отстала.
– Тебе не плохо, слечна? – спросил он, утираясь рукавом. – Что случилось?
Глаза у девушки были широко открыты, и в них играл лунный свет.
– Ты видел ее? – спросила она.
– Кого?
– Смотри…
Маркета взяла мальчика за плечи, повернула его и указала на второй этаж замка. Там, прямо перед ними, она видела женщину в белом платье и с длинными черными перчатками на руках. Чахлый свет истекал, казалось, из самого ее платья, мягкого, ниспадающего, и следовал за ней, подобно тени.
– Я… Я ничего не вижу, слечна. Ничего, – помотал головой паж.
Женщина исчезла в глубине коридора, и свет померк.
Дочери цирюльника сделалось не по себе. Что с нею происходит? То ей вдруг отчаянно захотелось повидать безумца, вкусить его поцелуев, то теперь вот она увидела призрака…
А как же мечты о Праге и величии науки?
– Вильгельм, не окажешь ли мне любезность? – повернулась она к сыну зеленщика. – А я дам тебе еще один пирожок.
– Все, что угодно, слечна.
– Не говори никому, что я здесь. Я хочу сама отнести пирожки дону Юлию. А то кто-нибудь только испортит сюрприз.
– Но пан Халупка сказал…
– Да. Но он же не знает, что у дона Юлия день рождения. И я не хочу, чтобы кто-то еще это знал, кроме тебя. Тогда никто и не помешает, ладно?
– Ну… хорошо, – нехотя согласился Вильгельм, ковыряя мыском башмака расшатавшийся камень мостовой.
– Я никому ничего не скажу, так что не беспокойся, тебя не накажут. Это просто сюрприз, понимаешь?
Мальчик немножко приободрился. Маркета поделилась с ним секретом – только с ним одним! Ему давно уже нравилась эта симпатичная девушка.
– Мы войдем через дверь для слуг, – сказал он. – Ты можешь подняться по лестнице или, если хочешь сделать сюрприз, воспользоваться платформой.
– Чем?
– Там есть платформа, на которой из кухни поднимают еду. Стражники наверху относят подносы прямо к столу дона Юлия, и еда остается горячей.
– Ловко!
– Говорят, так сделали для Вильгельма Рожмберка, чтобы он мог есть прямо у себя. Ему не нравилась холодная еда, и он всегда наказывал слуг, если получал мясо не прямо из печи.
Мальчик оглянулся – проверить, не подслушивает ли кто? – и добавил:
– Мы с ребятами играем тут, когда дон Юлий во дворе или на окоте. Катаемся на платформе вверх-вниз.
Он вдруг замолчал и насупился, поняв, что проговорился.
– Ты ведь никому не скажешь, слечна? Если узнают, меня выпорют! И других ребят тоже! Да еще и место потеряю…
Маркета улыбнулась, представив, как крумловские мальчишки играют в рожмберкском замке.
– Конечно, нет, Вильгельм, – пообещала она. – Я сохраню твой секрет, а ты – мой.
Они прошли через заднюю дверь, и паж указал на деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Лицо его к этому времени перепачкалось сахаром, и он счастливо облизывал липкие пальцы. Девушка поцеловала мальчика в щеку.
На верхней ступеньке лестницы ее встретили стражники.
– Слечна Маркета! Ищешь отца? – спросил один из них. – Его здесь нет.
– Нет-нет. Я по медицинскому делу, – ответила целительница. – Доктор Мингониус говорит, что нам надо выстраивать доверие. Вы сейчас свяжете дона Юлия, а я, в доказательство своего доброго расположения, покормлю его пирожками.
Мужчины уставились на нее большими глазами.
– Доктор Мингониус ничего такого нам не говорил, – сказал другой охранник.
– Может, забыл… Он еще просил передать, чтобы вы на всякий случай связали дона Юлия покрепче. Как сегодня днем.
Стражники поговорили о чем-то между собой, а потом поклонились Маркете и вошли в комнату. Она осталась в коридоре.
Сначала за тяжелой дубовой дверью раздался громкий смех, потом голоса зазвучали тише. Девушка улыбнулась – какая все же перемена произошла с доном Юлием за последние недели, и как…
В конце коридора мелькнуло что-то белое. Она!
Женщина-призрак смотрела на Маркету, делая знаки руками в черных перчатках. Что ей нужно?
Ответить на эти требовательные жесты дочь цирюльника не успела – дверь вдруг отворилась, и стражники вышли из комнаты.
– Тихий сегодня, послушный, – сообщили они, удивленно поглядывая на уставившуюся в пустой коридор Маркету. – Наверное, кровопускание так подействовало. Даже руки сам протянул.
– Спасибо, – сказала целительница и жестом попросила их не входить вместе с нею. – Если что-то понадобится, я крикну.
Дверь закрылась, и Маркета перевела дух. От пола пахло воском, а в воздухе еще витали ароматы жареной баранины и красного вина. В светильниках на стене трепетал огонь. Как и несколько часов назад, дон Юлий сидел, привязанный, в новом кресле для кровопускания. Лицо его освещала горящая свеча.
