Проницалов не догадывался использовать мой театральный опыт, я применила сама.
Тоня с Лизой явно были в ссоре, во всяком случае между ними определенно пробежала огромная черная кошка. И это не только в Коммунаре, похоже, девушек разделило нынешнее положение: вчера еще подружки, жаловавшиеся на капризы актрис и несправедливость судьбы, они вдруг оказались по разные стороны линии успеха. Если это так, то нужно, используя недовольство Тони, заставить ее выдать их заговор (при условии, что таковой имеется, конечно).
Проницалову об этом говорить нельзя – примется копать, как сотня рудокопов, и уничтожит всю труппу.
Я обратила внимание на парусиновые туфли Тони. Не нужно долго думать, чтобы понять, что именно не так. Тоня копировала Любовь Петровну во всем, в том числе и обуви. Павлинова только на экранах могла носить парусиновое счастье, которое ежедневно требовалось начищать зубным порошком для белизны. А Тоня?
Сколько ни вспоминала, не могла представить ее туфли.
Тогда я поступила иначе – представила ее наряды. Было таковых немного, зарплата костюмерши не позволяла Тоне заполнять свой шкаф крепдешиновыми и файдешиновыми платьями, подобно Любови Петровне. Я знала, что актрисы отдают старые платья костюмершам, Павлинова поступала так же. Но Лиза не носила платья Любови Петровны (они просто малы), сдавала в комиссионку и на вырученные деньги покупала себе другие, обычно более кричащие и безвкусные.
А Тоня? А вот на Тоне я не раз замечала точно такой же файдешин, который бывал на Любови Петровне. Его не купить в Москве, платье привезено из Европы. Конечно, оно переделано, ведь Тоня тоже крупней изящной Павлиновой. Не знаю, замечали ли этот факт остальные – возможно, нет, поскольку на службу Тоня носила иные наряды: размахивать тяжелым утюгом, разжигая его, или вытряхивать набравшие сценическую пыль на подолы платья проще в грубой юбке и свободной блузе. Обычно она так и выглядела – в широкой шерстяной юбке и блузе с закатанными по локоть рукавами, подвязанная косынкой, пусть не красной, но на «революционный» манер с узлом сзади.
Тоня – Золушка
Но мы жили неподалеку, и я не раз встречала Тоню дефилирующей в парке под ручку с какой-нибудь подружкой или даже кавалером. Вот там были и файдешин, и тщательно завитые на папильотках волосы, никаких широких коричневых юбок и красных косынок. Она делала вид, что со мной не знакома, я не возражала.
Итак, требовалось вспомнить Тонину походку во время прогулок. В парусиновых туфлях или в дорогих лодочках женщины ходят по-разному. Все верно, походка соответствовала дорогой обуви. Но это не была обувь Любови Петровны. Наша Прима миниатюрна, ее туфли мало кому могли подойти в Москве, Тоне тоже. И все же я уверена, что Тоня дефилировала по парку в дорогой обуви.
И пахло от нее… Нет, от Тони определенно никогда не пахло «Шипром»! Скорее пудрой «ТЖ», что, впрочем, неудивительно, однажды я случайно увидела, как она ловко припудрила свои подмышки и вернула пуховку в пудреницу актрисы. Тогда меня в равной степени возмутил и восхитил поступок девушки, но сделать ей замечание возможности не нашлось, а потом забылось.
Значит, запах «Шипра» принес кто-то другой, но не Тоня и не Лиза. Любовь Петровна ни за что не допустила бы, чтобы ее костюмерша благоухала мужским одеколоном.
Мысли невольно вернулись к Павлиновой и ее отношениям с двумя костюмершами.
Любови Петровне, несомненно, завидовали обе, очень завидовали, в мечтах занимая ее место. Но обе не настолько глупы, чтобы не понимать, к чему приведет устранение благодетельницы. Теперь я не сомневалась, что Павлинова была их благодетельницей. От Любови Петровны немало перепадало Лизе и кое-что Тоне.
Конечно, можно и даже нужно пилить сук, на котором сидишь, но только если тебя на нем собрались повесить.
Как ни крутила, получалось, что ни Лизе, ни Тоне гибель Любови Петровны не так уж выгодна. Лиза не могла рассчитывать, что ей позволят заменить Павлинову, даже если страстно об этом мечтала. И Тоня не может надеяться на внимание Вадима Сергеевича в таком объеме, чтобы стать его спутницей на правительственных приемах и в заграничных поездках. Как бы они ни были наивны, девушки не настолько глупы, чтобы рискнуть лишиться всего ради призрачной мечты.
И все же именно они могли это сделать.
Но если человек делает что-то не по своей воле, значит, по чьей-то!
У меня крепла уверенность, что был кто-то третий, для кого гибель Павлиновой оказывалась еще более выгодной, чем для подруг-костюмерш. Чтобы не заболтать эту умную мысль, я не стала делиться ею ни с Проницаловым, ни даже с Ангелиной Осиповной.
Запах «Шипра» мужской, не следует ли из этого, что третий – мужчина?
Что ж, наши костюмерши – девушки влюбчивые. Тоня откровенно ищет мужчину своей мечты с комнатой, в которую можно бы прописаться, поскольку снимать жилье даже у родственницы дорого. Оставалось подумать, кто из присутствовавших на «Володарском» мужчин мог одновременно удовлетворить нескольким условиям – быть холостяком (какая же супруга позволит увести мужа с комнатой?), иметь власть над костюмершами и зуб на Любовь Петровну.
Конечно, в голову сразу пришел Гриша Распутный. Григорий – жених ценнейший, у него не просто жилплощадь, а две спаренные комнатки в квартире на Ордынке! Лиза в бывшего актера влюблена по уши и готова ради него даже Суетилову горло перегрызть.
Все говорило против этой троицы. Распутный часто высмеивал Любовь Петровну и даже ссорился с ней, не боясь последствий. Павлинова не раз грозила добиться, чтобы его вообще вышвырнули из театра, но Любовь Петровна гневалась только на словах, все знали, что она ничего не сделает против Распутного, сам Распутный тоже прекрасно это понимал.
Я всегда удивлялась тому, как врачи могут день за днем, год за годом выслушивать бесконечные жалобы пациентов и при этом не возненавидеть больное человечество. Пожалуй, это же можно сказать о сыщиках. Расследовать преступления, видеть человеческую мерзость и не превратиться при этом в человеконенавистника трудно.
Мне от одних подозрений было не по себе. Кажется, единственный выход – найти наконец преступника и обелить всех остальных.
Гриша Распутный – болтун и своим положением, ниже которого некуда, бравирует. Он смотрит на сцену голодными глазами, мечтая уже не о ролях героев-любовников, какие играл до своего падения, а о принце Гамлете. Как бы он ни насмехался над Любовью Петровной, как бы ни ненавидел всех Прим до единой, замыслить убийство едва ли мог.
Не мог никто из нашей труппы, но кто-то же сделал!
Сколько ни думала, ничего лучше как откровенно поговорить с Тоней не придумала. Хорошо бы иметь на руках доказательства. Тоня теперь обслуживала Лизу, но своему привилегированному положению не радовалась, напротив, ходила мрачная. Если понять причину, можно понять остальное.
