— Какую же?
— Где я могу найти знаменитый домашний нужник?
Руф рассмеялся:
— Мы его уже прошли. Тебе придется вернуться. Вторая левая дверь приведет тебя как раз туда, куда тебе нужно. Ты узнаешь это место по голубой плитке и небольшому рельефу с Тритоном над дверью.
Цицерон наморщил нос:
— Подозреваю, что ты узнаешь его по запаху. Будешь там, — сказал он мне вслед, — посмотри, куда запропастился Тирон. То же самое случилось и в прошлый раз: по его словам, он заплутал в коридорах. Если Тирон все еще там, он, по всей видимости, пребывает в бедственном положении. Скажи ему, что он это заслужил, отказываясь следовать моему примеру и обедая в середине дня. Столько еды — чересчур большая нагрузка на организм, тем более в такую жару.
Поворот налево и несколько шагов по узкому коридору привели меня к двери с голубой черепицей. Небольшие углубления в дверном проеме хранили конические кучки пепла — остатки ладана и ароматных трав, которые должны были заглушить исходящее изнутри зловоние. В такой удушливый день ладан требовалось часто менять, но то ли слуги Цецилии пренебрегали своими обязанностями, то ли весь ладан был затребован хозяйкой в святилище. Я зашел за тяжелые голубые шторы.
Нет на земле народа, которого бы проблемы воды и отходов беспокоили больше, чем римлян. «Нами правит, — однажды отважился мне заметить один афинянин, — народ водопроводчиков». Но здесь — в одном из лучших домов в самом сердце города чего-то явно недоставало. Голубая плитка нуждалась в протирке. Каменный желоб был засорен, а когда я надавил на кран, вода полилась тоненькой-тоненькой струйкой. Услышав какое-то жужжание, я посмотрел вверх. Вентиляционное отверстие опутала огромная паутина, которая была полна мух.
Я сделал то, за чем пришел, и поспешил прочь; оказавшись за голубой шторой, я шумно перевел дыхание. Сделав вдох, я затаился, прислушиваясь к звуку приглушенных голосов, доносившихся из противоположного конца коридора. Один из голосов принадлежал Тирону.
Я пересек коридор и приблизился к тонкой желтой занавеске. Второй голос был голосом молодой женщины — деревенским, но не лишенным изысканности. Она произнесла несколько приглушенных слов, затем тяжело задышала и застонала.
Я тотчас все понял.
Следовало бы удалиться, но вместо этого я подступил еще ближе к занавеске и прижался лицом к тонкой желтой ткани. А я-то подумал, что это мне предназначался ее сбивающий с толку, соблазнительный взгляд, что это ради меня она замешкалась в комнате, что адресатом ее безмолвного послания был я. Но все это время она смотрела сквозь меня, как будто я был прозрачным. Это Тирон, стоявший позади меня, был адресатом ее взора, послания, приглашения.
Их голоса звучали глухо и неразборчиво шагах в десяти от меня. Я едва различал слова.
— Мне здесь не нравится, — говорила она. — Здесь воняет.
— Но это единственная комната поблизости от уборной. Если хозяин начнет искать меня, я должен быть рядом…
— Хорошо, хорошо.
Дыхание ее было затрудненным. До меня доносились звуки любовной борьбы. Я отдернул краешек занавески и заглянул в комнату.
Это была небольшая кладовая, освещаемая единственным окном у самого потолка. Белый свет клубился в комнате, но, казалось, был не способен ее заполнить. В густом, спертом воздухе кружились пылинки. Среди коробок, корзин и мешков передо мной мелькнула обнаженная плоть Тирона. Его тонкая хлопковая туника была задрана и прижата к спине цепкими пальцами девушки. Он отступал и судорожно вонзался в нее, подчиняясь древнему безошибочному ритму.
Их слитые в поцелуе лица были скрыты густой черной тенью. Девушка была обнажена. Кто мог подумать, что под бесполым платьем, бесформенной грудой лежавшим на полу, скрывались сладострастные линии тела и головокружительно белая кожа, блестящая и упругая, точно гипс, увлажненная потом в жаркой, душной комнате. Ее тело сверкало, словно натертое маслом, отвечая телу Тирона: она прижималась к нему, извивалась и странным судорожным движением припадала к стене, точно змея, корчащаяся на горячей мостовой.
— Скоро, — прошептал Тирон глухим, задыхающимся голосом, который я нипочем бы не узнал: этот голос принадлежал не свободному или рабу, но животному, зверю, телу.
Девушка крепко обхватила его ягодицы руками и запрокинула голову. Высоко вздымалась ее грудь.
— Не спеши, — прошептала она.
— Нет, скоро, меня будут ждать…
— Тогда помни, ты обещал, как в прошлый раз — не в меня — не то отец…
— Сейчас! — Тирон издал протяжный стон.
— Не в меня! — прошипела девушка. Ее пальцы вонзились в нежную кожу его бедер, отталкивая их от себя. Тирон отпрянул, затем снова подался вперед, навалившись на свою подругу. Соскальзывая вниз, он прижался лицом к ее щеке, к шее, к грудям. Он поцеловал ее пупок и коснулся языком сверкающих капелек семени на гладкой коже ее живота. Обняв ее бедра, он спрятал лицо у нее между ног.
Я смотрел на ее наготу, залитую нежным, размытым светом. Только лицо ее было скрыто тенью. Ее тело было само совершенство: оно дышало здоровьем и изяществом, бледностью и безупречностью своих форм напоминая густые сливки. Не женщина и не девочка, но девушка, в которой пробуждается женственность, освободившаяся от невинности, но еще не тронутая временем.
Внезапно я почувствовал себя таким же нагим, как и девушка. Я подался назад. Тонкая желтая занавеска беззвучно сомкнулась и подернулась легкой рябью, как будто по коридору пробежал случайный ветерок.
Глава восьмая
— Так они занимались этим прямо там, в доме той богачки, прямо под носом у его хозяина? Вот это да!
— Нет, Бетесда, прямо у меня под носом.
Я отставил кубок и посмотрел в небо. Городское зарево затмевало мелкие звезды, но яркие большие созвездия отчетливо мерцали в теплом вечернем воздухе. Далеко на западе неясно вырисовывалась гряда грозовых облаков, напоминавших стражу, выставленную устроившимся на ночлег войском. Я откинулся на ложе, закрыл глаза и вслушался в тишину сада, во все его укромные звуки: тихое потрескивание факела, стрекотание сверчка у пруда, громкое урчание Баст, трущейся о ножку стола. Я слышал нежный звон тарелок и легкие шаги Бетесды, удаляющейся в дом. Кошка последовала за ней, урчание на мгновение стало громче, а затем растворилось в тишине.
Бетесда возвратилась. Я слышал шуршание ее платья, затем ощутил ее присутствие, когда она присоединилась ко мне на ложе. Моя голова погрузилась во что-то мягкое, затем ее ласковые руки подняли меня и уложили лицом на колени. Еще один груз плюхнулся в изножье кровати. Горячая шерсть потерлась о мои босые ноги: я не услышал, а скорее почувствовал громкое довольное урчание кошки, вдоволь полакомившейся из моей тарелки.
— Еда не понравилась тебе, хозяин? Ты почти ничего не ел. — Бетесда нежно прикоснулась к моим вискам.
