Несмотря на несметное богатство, дружбу с англичанами и знакомство с самим вице-королём,
[86]
не говоря об окрестных заминдарах
[87]
и удачливых коммерсантах. Бриджелал был невероятно жаден и жесток. Мало чем уступал ему и раджа Дхар, отец Кальпаны, который наотрез отказался забрать дочь обратно. Ведь вдову замуж выдать уже не удастся, поэтому – придётся мириться с постоянным присутствием Кальпаны во дворце. Кроме того, она может осложнить жизнь его новой жене и детям от неё. И потому Дхар предоставил своему свату полную свободу действий в отношении дочери, которая после свадьбы радже уже не принадлежала.
Он искренне раскаивался в том, что взял в жёны несносную, дурно воспитанную кашмирку, которая не умела по-настоящему ублажать мужа и считала себя чуть ли не ровней ему. Стареющий сластолюбец соблазнился её статью, красотой и светлой кожей. Но после поклялся никогда более не связываться с надменными горцами, которые мнят себя ариями, а, стало быть, и творцами индуистской религии. Женщины у них не носили парду.
[88]
Они ели одним столом с иноверцами и представителями более низких каст. А некоторые из них, к примеру, семейка Неру, чьей родственницей и была Мандира, и вовсе отъявленные грешники.
Им как брахманам, представителям высшей, жреческой касты, вовсе запрещалось покидать Индию и выезжать в Европу. Но они не только делали это, но после возвращения демонстративно отказывались проходить обряд очищения в Ганге! На угрозы отлучить их от касты эти наглецы отвечали насмешками и оскорблениями. Будь на то воля раджи Дхара, он давно вышвырнул бы мерзавцев в толпу неприкасаемых – так издавна поступали с нарушителями предписанных богами законов. Но ведь против вековых обычаев восстали не вшивые кисаны,
[89]
а сыновья богатых и влиятельных родителей, набравшиеся в Англии всякой заразы!
И сам раджа Дхар не погнушался взять в жёны родственницу брахмана, самого модного и высокооплачиваемого адвоката в Индии, о чём потом горько пожалел. Он прожил с Мандирой около года и был несказанно рад, когда она скончалась от родильной горячки. В последнее время супруга скрывалась на женской половине, не желала проводить, с ним ночи и всячески показывала ему, радже, своё глубокое презрение. Но бог смерти Яма, сжалившись над Дхаром, милостиво снял с него это бремя.
А в то летнее утро девочка-вдова с высоты погребального костра смотрела на буйвола, который пасся у поросшей тростником заводи. Собравшиеся как раз делали Локаманье прощальное «намастэ» и потому не сразу обратили внимание на цокот копыт, шум автомобильного мотора и хриплые, отрывистые команды. Свёкор уже зажёг костёр. Пламя плясало где-то внизу, и пряный, остро пахнущий дым обволакивал и тело усопшего, и обречённого на смерть ребёнка.
Кальпана закашлялась и увидела, как место кремации окружают полицейские во главе с самим инспектором. Из машины кричал что-то чиновник комиссариата,
[90]
а рядом с ним важно восседал англичанин в пробковом шлеме. Свёкор от ужаса выронил факел, поняв, что их кто-то предал, и теперь не оберёшься позора. Аруна закрыла лицо чадором
[91]
и стояла, не шевелясь, всё то время, пока полицейские стаскивали задыхающуюся девочку с помоста. Та тёрла глаза ладошками, отгоняла дым и вырывалась из рук здоровенного полицейского, который и сам немного обгорел, спасая дитя из огня…
Кальпана плохо помнила, что происходило после. Сильно першило в горле, беспрестанно текли из глаз слёзы, болела голова; затем начался озноб. После завершения кремации всех собравшихся направили прямиком в комиссариат, а вскоре состоялся и суд. Чайный плантатор в очередной раз выкрутился, расставшись с изрядной долей своих богатств, но спустя год его разбил паралич.
Англичане уже не приглашали Тханви в свои дома; глядя на них, начали избегать его заминдары, навабы
[92]
и пандиты.
[93]
Зимой тридцатого года он умер, но вдова Аруна. не последовала, как обещала, за мужем на костёр. Она пролежала, не шевелясь, всё то время, пока в имении готовились к кремации, и пришла в сознание сразу после того, как опасность сгореть заживо миновала.
Кальпана металась в жару, лёжа на широкой постели в доме деревенского старосты Капила. Она громко кричала и отбивалась от злого ракшаса,
[94]
тащившего её в страшную чёрную нору. Потом девочка очнулась и не поняла, где находится. А после горько заплакала, сообразив, что теперь уже никогда не встретится с мужем и мамой, которую видела только на фотографии.
И в один из дождливых мутных дней, когда жена старосты, толстая усталая женщина с бинди
[95]
на лбу, угощала Кальпану сладкой кашей – шондешом, дверь тесной комнаты отворилась так резко и сильно, что едва не слетела с петель. На пороге стоял высокий пожилой мужчина с усами, одетый, несмотря на своё явно высокое положение, в одежду из кхади.
[96]
Жена старосты тоже ткала кхади, а перед тем крутила ручную прялку чаркху, потому что их семья отказалась от английских товаров.
Когда появился знатный гость, Кальпана в ужасе нырнула под одеяло. Мужчина со смехом извлёк её оттуда и высоко подкинул, едва не ушибив о низкий потолок. Тесный домишко был мал для этого мощного, властного и очень доброго человека, который, всмотревшись в личико Кальпаны, ахнул.
– Как они похожи! Невероятно! Будто бы две горошины!
– С кем они похожи, сахиб?
[97]
– почтительно склонилась перед ним жена старосты.
Гость, вытирая платком лоб, отпустил девочку и засмеялся:
– С моей внучкой. Надеюсь, что они подружатся. Инду одинока среди взрослых, ей не хватает компании сверстников…
