– Геннадий Иванович, как девочку-то вернули? – спросила я, когда Петренко умолк.
– В зале ожидания оставили, на Финляндском вокзале. Раечка вспомнила, что была в домике на даче, с тётей Клавой. Что с папой случилось, не знает. Это было ночью, она спала. А когда проснулась, увидела, что Клавдия плачет, по полу катается. Девочке она ничего не сказала. Потом Ираиду посадили в машину, повезли. А Клава там осталась. Она была такая же красавица, как Лёлька теперь. Сразу видно, что отец у них общий. Единокровными называются такие сёстры. А вот на передок слаба была Клавдия. Со Стеличеком жила, с Николаевым, и ещё со многими. Сын у неё родился – от американца, сотрудника Интерпола. Сейчас Дэниел в Штатах живёт. В то время по городу и области вал зверских расправ прокатился. Одна за другую цеплялись, и все между собой связаны. Может, не будем дальше? Это очень страшно, Марьяна.
– Нет, продолжайте! Я ведь не из робких.
– Как хочешь, только потом не верещи. Когда мы нагрянули на дачу Стеличека, живых там не было. Ох, лучше бы забыть, да не выходит! Стеличек тогда же погиб – через несколько дней. Вскрыл себе вены в ванне и умер. Два друга у него было, верняка. Настоящие цепные псы – Пименов и Гардагин. Они, как пахана схоронили, по очереди застрелились – из одного пистолета. Но перед тем совершили такое, от чего закоренелый «мокрушник» с ума сошёл. Видно. Клавдия Сашку любила, и захотела отомстить. По крайней мере, дружки Дмитрия её в этом заподозрили. И содрали кожу – с живой. Это сделал Пётр Гардагин – блестящий хирург и холодный палач…
– Да что вы говорите?! – Мне показалось, будто Петренко бредит. – Живьём?.. С дочери Озирского?! Как он-то сам не сошёл с ума?..
– Его хрен чем срубишь! – с грустной гордостью сказал Петренко. – Невероятной силы человек. Вместе с твоим отцом прыгал на мотоцикле через пролёт моста, в начале разводки. В нормальной жизни им драйва не хватало.
– Но если тот бандит вены порезал, чем Клавдия-то виновата? – удивилась я. – Его же не застрелили. Не отравили даже…
– Есть такие препараты, которые заставляют человека наложить на себя руки. Они относятся к психотропным, – подумав, сказал Петренко. – Достаточно просто добавить их в пищу или в напитки. И вскоре начинается приступ безумия – кратковременный, но сильный. Но самое ужасное заключается в том, что эстафету приняли менты – ФСИНовцы. СОБРовцы, их родственники и друзья. Теперь все войны силовиков с бандитами – чисто экономические. Это ведь ещё даже не Стеличек, а Веталь Холодаев эти тропы торил. Из Эстонии, через Псковскую область, в Питер. А изначально оружие везли из Европы. Теперь ещё и с Украины. А чтобы о стране подумать, о законе – да боже ж мой! Раньше мы «братву» использовали, теперь – они нас. Одна радость – лично я успел уйти на пенсию. Но дядьку твоего жалко…
Я открыла глаза. Мы как раз проскочили Репино. По обеим сторонам железной дороги, идущей параллельно Приморскому шоссе, стояли бело-голубые экраны. Здесь ходил скоростной поезд «Аллегро» – до Хельсинки. Вернее, не ходил, а летал – с какой-то невероятно, фантастической скоростью. Пару раз я съездила на нём в Финляндию и до сих пор оставалась под впечатлением. Корабельные сосны будто бы растворились в солнечном свете. Жёлтые стволы колыхались, как мираж в пустыне. Из-под плотного, слежавшегося снега торчали набухшие соками кусты, под которыми догнивала прошлогодняя трава.
Сейчас мы свернём с трассы, немного проедем до шлагбаума. Постоим немного, ожидая, когда охранник свяжется с Юрием. Ему надо получить подтверждение того, что мы приглашены. Потом шлагбаум взлетит вверх, и мы быстро проскочим по улице, затормозим у ворот. И Юрий выйдет навстречу – бодрый, улыбающийся, счастливый. Словно и не было в его жизни кошмарного девяносто восьмого года…
Кроме дяди, он тогда потерял обоих родителей сразу. После первых похорон прошло чуть больше полутора месяцев. Юрий вернулся домой, на Светлановский, и увидел мать с отцом на полу – без признаков жизни. Следов насилия, правда, не было. Юрий сначала испугался, что его обвинят в случившемся, и даже на всякий случай собрал рюкзак.
Но потом оказалось, что его мать Софья Львовна, старшая сестра погибшего Александра Николаева, внезапно умерла от остановки сердца. Она болела уже давно. Отец, Владимир Иванович, увидев, что случилось с женой, тоже потерял сознание. Кроме них, дома никого не было, и потому мужчину не спасли.
14 марта (день). Мы сидели у самовара на веранде, жадно вдыхая смолистый дымок. К нашему приезду Юрий набил самовар сосновыми шишками, которых здесь было немеряно. Нарезал пироги – с мясом, с рыбой, с грибами. Даль не курил и не пил, а бар держал только для гостей. Но мы с Богданом приехали к нему не для того, чтобы квасить. Брат только удивился обилию всевозможной снеди и испугался, что это всё пришлось готовить для нас.
– Да ничего мы не готовили – в «Пироговом Дворике» заказали! – расхохотался Юрий.
Ни за что не дала бы ему сорок восемь лет, если бы не седые виски и морщины на лбу. Свитер, джинсы, кроссовки, куртка-Аляска – как у нас с Богданом. Только гитары не хватает и какой-нибудь бардовской песни.
– Марьяна, может, тебе пирог с повидлом принести? Есть в холодильнике несколько кусков…
– Нет, ничего, и так вкусно! – Я больше хотела пить, чем есть – в том числе и после укола.
Юрий смотрел на меня круглыми карими глазами, в которых прыгали чёртики. Длинная прядь густых каштановых волос свисала ему на лоб. Он был очень красив – почти как покойный Саша; но полная противоположность по характеру. Даль жил легко, не отягощая настоящее страшным прошлым.
– Чем хуже память, тем чище совесть! – говорил он, по очереди подставляя наши чашки под краник блестящего самовара. – Здесь у нас именно так и живут, заперев в шкафы-купе свои скелеты… Ну, в чём дело, что за аврал? Всеволод сказал, что по телефону не хочет вдаваться в подробности, и вы всё объясните. Итак, я жду – с нетерпением. Буду рад помочь другу.
Сладкий ветерок с залива трепал скатерть, нежно гладил моё горячее лицо и будил надежды на лучшее. Так всегда бывает весной.
– У вас здесь живёт господин Печенин? Леонид Иосифович его имя-отчество, – обдумывая каждое слово, начал Богдан. Почему-то он говорил о покойном в настоящем времени.
А я вдруг вспомнила, что не видела Леонида после того, как группа Ерухимовича спасла меня от «оборотней». Помнила только кровавые маки на халате, в который недавно, после ванны, заворачивалась сама. А потом мы со Стариком ушли из квартиры в доме у реки, спустились на набережную. И долго смотрели, как над Выборгской стороной поднимается огромное красное солнце. Казалось, что его тоже ранили, и кровь стечёт на безоблачное небо.
– Цева адом, – сказал тогда Старик. – Эти слова означают гораздо больше, чем кажется. Только у нас сейчас не красный закат, а красный рассвет, Марьяна. И мы должны не прятаться, а действовать…
– Да, живёт, через два дома от меня, – сразу ответил Даль. – Только я Лёню давно не видел. А откуда вы его знаете?
