— Пока трудно делать какие-либо выводы, — заметил танк, трогаясь малым ходом. — Слишком мало было ловушек.
— Пусть их вообще больше не будет! — воскликнула Маркасса.
— Кто бы возражал, ма…
— Эт-точно, стрелять-попадать!
— Чем меньше по пути ловушек, тем больше шансов дольше жить…
Дарий одобрительно кивнул.
— Очень правильно подмечено, Бенедикт! Сам придумал или нарыл у кого-то из древних мудрецов?
— Суть, разумеется, изобрел не я, а форма ее выражения — моя.
Так они и ехали, постепенно приближаясь к намеченной точке, и вскоре действительность решила помочь Бенедикту Спинозе с накоплением данных для выводов. Перелетев через очередной овраг, танк мягко приземлился, и в следующий момент стало ясно, что слово «приземлился» тут не подходит. Оказалось, что убравший воздушную подушку бронеход не опустился на гусеницы среди травы, а провалился в какое-то место, единственной характеристикой которого была залившая обзорные экраны чернота…
Глава 10. Предохранитель
Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?
Из стихотворения Темных веков.
Впрочем, черноту эту в полной мере ощутил только сам танк. Остальные чувствовали себя вполне комфортно, потому что в салоне почти сразу загорелся свет. Танкисты и Маркасса с недоумением и некоторой тревогой взирали на экраны. Экраны представляли собой копии широко известного «Черного квадрата», сотворенного древним живописцем, который пытался показать изнанку мира, — и Дарий обеспокоенно спросил:
— Бенедикт, ты в порядке?
— Я-то в порядке, — не сразу отозвался супертанк. И, помолчав, добавил: — Если можно так сказать…
— А почему нельзя? — напряженным голосом поинтересовался командир.
— Повреждений у меня нет, но мои рецепторы не дают мне никакой информации, — объяснил Спиноза. — Ничего не вижу, ничего не слышу… Я имею в виду, снаружи. Я не могу определить ни одного параметра окружающей среды. И это очень и очень странно…
Он замолчал, и в башне повисла нехорошая тишина.
— Очередная ловушка, — мрачно констатировал Дарий.
— Такое впечатление, что я завис в вакууме, — продолжал танк. — Даже нет, там хоть виртуальные частицы имеются, а тут — ничего. Может, что-то и есть, но датчики не реагируют. Я уже порылся, поискал аналоги…
— И что? — быстро спросил Тангейзер.
— Возможно, это какое-то свернутое пространство. Кокон. Некая протяженность, завернувшаяся сама в себя. Я ведь двигатель не глушил, он работает, и я, вероятно, продолжаю движение относительно самого себя… Но для постороннего наблюдателя стою на месте.
— А он есть? — неуверенно подала голос Маркасса.
— Кто — наблюдатель? — спросил танк.
— Ну да…
— Если и есть, то я его не ощущаю. Хуже всего то, что эта ловушка может не иметь выхода.
Такое заявление прозвучало весьма зловеще. Весьма.
— Вот это влипли… — пробормотал Силва. — И как ты не углядел?
— А нечего было углядывать, — сказал Спиноза. — Ловушка себя ничем не выдавала. Во всяком случае, я не оснащен средствами для распознавания таких штуковин, и это уже вопрос к разработчикам.
— Обязательно задам, — с мрачной иронией пообещал Дарий. — Если получится… Вот вытащи нас отсюда, и я сразу рекламацию…
— Карабарас, а ракетой бабахнуть?! — вскинулся Тангейзер.
— Интересное предложение, — оценил Спиноза. — Но если ракета не пробьет ловушку, то взорвется здесь, в коконе. Возможно, я сумею прикрыть вас силовым полем, но куда деваться энергии взрыва в замкнутом пространстве? Повторится то же, что было недавно, только, боюсь, эффект будет… э-э… покруче… Все вы даже поджариться не успеете, просто испепелитесь.
— Если не пробьет, — поднял палец Силва, делая ударение на первом слове. — А если пробьет?
— Если, — продублировал танк. — В том-то все и дело. Ничего нельзя просчитать. Так что вероятность тут классическая: пятьдесят на пятьдесят.
— Я бы не стал рисковать, — тихо, чуть ли не себе под нос, сказал Тангейзер.
— Я бы тоже, — кивнул Дарий. — Твои предложения?
— Я уже предлагал насчет ракеты, теперь твоя очередь…
— Ну, стрелять-попадать! Где ты такое в уставе вычитал?
— Так в уставе и о таких ловушках ни слова, — грустно усмехнулся Тангейзер.
— Ладно, а ну-ка, глянем в перископы — что там у нас?
Оба танкиста приникли к окулярам. То, что открылось их взорам, никак нельзя было назвать чернотой. А вот белизной — запросто. Причем абсолютно белой белизной — такими белыми, наверное, бывают только крылья ангелов, — и эта белизна выглядела совершенно пустой. В ней не угадывалось никакой глубины, словно к объективам перископов снаружи просто прижали белый лист бумаги. И никаких знаков не было начертано на этом листе.
Маркасса тоже заглянула в окуляр, мягко отстранив сына.
— Очень информативно… — пробормотал Силва. — Я вижу только белое пустое место. А вы?
— Угу, — с унылым видом кивнул Тангейзер.
— Похоже на питательный крем «Белоснежка», — заявила Маркасса с позиции специалиста косметической компании.
— Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову забивать ловушку питательным кремом «Белоснежка», — заметил Дарий. — Бенедикт, а попробуй-ка взлететь.
— Уже попробовал, — сказал танк. — И до сих пор как бы нахожусь в полете. Результат вы видите. Так можно летать, пока горючее не кончится.
— Печально… — Силва потеребил губу. — Еда есть, регенераторы работают, так что протянем-то долго. Но это, конечно, не решение проблемы… Похоже, действительно придется ракетой… Или сначала снарядом.
— Не нужно ни ракетой, ни снарядом, — неожиданно сказала Маркасса. — Думаю, что смогу просочиться наверх и вас вытащить. Я ведь все-таки кое-что умею.
Дарий и Тангейзер синхронно повернулись к ней.
— А вы уже пробовали кого-то вот так протаскивать сквозь стены? — спросил командир.
— Нет, — призналась Маркасса. — Но почти уверена, что смогу. Только надо потренироваться. Например, поводить вас отсюда сквозь закрытую дверь в коридор и обратно.
— И при сбое врастешь в дверь… — задумчиво произнес Дарий в пространство. — И станешь барельефом.
— Не думаю, — не очень уверенно сказала пандигийка. — Должно получиться. Надеюсь, что получится.
— А что? — Тангейзер взглянул на командира. — Мама дело говорит…
— Фразы «обязательно получится» и «надеюсь, что получится» далеко не равнозначны по смыслу, — заметил Силва. — И потом, мы-то, может, и спасемся, а… — он замолчал.
