— Наверное, простое совпадение, — сказал Хорригор. — Но хорошо бы найти и прочитать. Вдруг этот Алькор сам из иргариев.
— Возможно, именно поэтому текста и нет, — заметил Тангейзер, оторвавшись от тарелки. — Пандигии изъяли, дабы стереть всю память о своих врагах.
— Да нет, Алькор — это же писатель совсем других времен, — возразил Спиноза. — Земля, Темные века. Никто его произведения никогда не изымал. Может, у меня недогруз?…
Тангейзер пожал плечами и вновь налег на еду.
— С проникновением новых обитателей Галактики в инопространство я получил возможность иногда проводить время не в полном одиночестве, а хоть в какой-то компании, — продолжал узник Авалона. — Заберусь на корабль, сяду в баре, смотрю унивизор и жду, когда кто-нибудь угостит… Хотя зачем врать-то? И сам нередко напрашиваюсь, тут уж не до гордости — платить-то за выпивку мне нечем. И это очень хорошо, что опьяневшие сапиенсы, как правило, становятся отзывчивыми. И невероятно общительными… А для меня это главное, при моей-то изолированности. А еще очень хорошо, что нынче никто не обращает внимания на то, как одет собеседник. В наши времена с этим было строго, каждая деталь имела значение, и иргарий в одежде приния не то что не заговорит — даже не посмотрит на того, кто одет как бушворк… И еще хорошо, что пассажиры не сидят безвылазно по каютам, а предпочитают питейные заведения. А еще лучше, что оттуда не выгоняют тех, кто ничего не заказывает. Вот так, проводя время в барах, пока корабль пребывал в тоннеле, я и узнал кое-что о сегодняшней жизни.
— Именно там вы и встретили господина Обера, — Дарий не спрашивал, а утверждал.
— Да, именно там, — кивнул Хорригор. — Вот мы и подошли к истории появления здесь Уира и Энни.
Девушка широко улыбнулась, показав свои красивые зубки, и окинула стол ищущим взглядом: чего бы еще такого отведать? Не нашла и взяла бокал с малонной. Силва тоже попробовал — напиток оказался отменный, гораздо лучше пива в Поселке.
А Хорригор продолжил рассказ.
Подобные праздники в его жизни бывали не так часто, как ему бы хотелось — узник различал приближение далеко не всех кораблей, вошедших в тоннель. Каким образом появлялось это чувство и как оно работало, он не знал. Просто ощущал некий зуд, не телесный, а какой-то иной. Возможно, это было и хорошо, что с праздниками не случалось перебора — алкогольная зависимость приходит быстро, а избавиться от нее нелегко.
В тот день (условный день, потому что в Авалоне не было деления на дни и ночи) Хорригор сидел в баре очередного дальнолета в надежде на дармовую выпивку. И по своему обычаю, смотрел унивизор — тот исправно работал и в подпространстве, в отличие от корабельных приборов. Или просто передачи крутили в записи? Там шли новости, и в этих новостях сообщили о том, что владелец лабейской «Сокоманской Империи» Троллор Дикинсон принял участие в торжественном открытии ежегодного пиво-сокового фестиваля «Абессафест», на котором в полной мере представлена продукция его компании. А вместе с ним была и его дочь Эннабел, студентка старейшего столичного университета имени Химаила Монолоса. Когда Хорригор увидел рядом с Троллором Дикинсоном очаровательную девушку, затмившую всех своей юной красотой, то, по древнему выражению с непонятной этимологией, «съехал с катушек». Его пробило насквозь, вывернуло наизнанку, завязало узлом, вышвырнуло за пределы Вселенной, а потом вернуло и размазало по оси, на которой держится мироздание. Собрало в кучку, но только для того, чтобы вытряхнуть, развеять по всем мыслимым и немыслимым измерениям, вновь собрало и приложило лицом об стол, за которым он сидел в одиночестве. И это при том, что он не выпил еще ни капельки спиртного. Иргарий отлепил лицо от стола и вновь обратил затуманенный взор к экрану унивизора. Но там уже показывали что-то другое, никак не связанное с красавицей Эннабел Дикинсон. И Хорригор понял, что попал, влип, увяз, и не будет ему покоя, пока он не увидит перед собой эту прекрасную девушку. Увидит, упадет у ее ног и предложит ей свою безмерную любовь. А с милой будет рай и в месте его заключения… Проблема была в том, что он никак не мог тут же ринуться на поиски Эннабел. А шансы на то, что он когда-нибудь встретит ее в баре очередного корабля, были не то чтобы совсем нулевые, но уж очень не впечатляющие.
Хорригор тонул в море отчаяния, сердце его разрывалось на куски, он не знал, как жить дальше и стоит ли жить вообще — и тут напротив него сел Уир Обер. Хорригор не знал, что этого сапиенса так зовут, он видел его впервые, а вот Обер, оказывается, его знал. Хотя тоже никогда раньше не видел. Много всякого хранилось в генетической памяти пандигия Уира Обера, и когда он, войдя, обвел бар взглядом, в ней всплыло воспоминание об этом сапиенсе в желтом. Воспоминание не самого Обера, а одного из его давних предков. Этого предка собирались убить какие-то воины, но тут появился тот, кто сейчас одиноко сидел за столом, и приказал им убрать оружие.
Об этом и поведал Хорригору Обер, подсев к столу. Вожак иргариев этот эпизод не вспомнил, но сказал, что ему не раз приходилось утихомиривать своих бойцов, склонных уничтожать пандигиев не только в сражениях, но и везде, где они только попадались на глаза. Хорригор такой агрессивности своих подчиненных не разделял и призывал не трогать гражданское население. Увы, эти призывы далеко не всегда срабатывали, а сам руководитель иргариев не мог быть везде сразу, чтобы прекратить чрезмерное кровопролитие. Предку Обера просто повезло, что предводитель силы Ирг вовремя оказался в нужном для него, предка, месте. Впрочем, поведение воинов-иргариев можно было если и не оправдать, то понять: пандигийские бойцы тоже убивали их родных, не имевших никакого отношения к вооруженным силам.
И получалось, что Уир Обер как бы в долгу перед Хорригором за своего оставленного в живых предка.
Пандигий готов был этот долг оплатить, и начал с того, что уставил весь стол выпивкой и закуской. Хорригор отнюдь не возражал, и в перерывах между возлияниями, все больше расслабляясь, поведал потчевателю о своем положении узника и поразившей его прямо в темечко, а оттуда — в сердце любви к дочери лабейского магната. (Кстати, Обер не удивился, увидев древнего воителя живым и здоровым. О битвах седых времен в их роду ходили легенды, и эти легенды говорили о том, что вождь силы Ирг приговорен к вечному заточению в Авалоне, где находятся все умершие. А если к вечному, то умереть ему никак нельзя.) Подогретое спиртным воображение Хорригора тут же сотворило план: Обер должен был отправиться на Лабею, познакомиться с дочерью Троллора Дикинсона и при первой же возможности доставить ее в авалонский карман. Уир, не отстававший в поглощении всяких крепких напитков от своего собеседника, углядел в этом плане две трудности. Он не знал, как проникнуть в Авалон и как разыскать там узилище Хорригора. Обе эти трудности предводитель иргариев незамедлительно свел к нулю. Он заявил, что у пандигиев имеется врожденное умение проникать сквозь любые преграды — просто далеко не каждый из них об этом знает, — и подсказал, как сделать так, чтобы это умение проявилось. А при таком умении не только сам умелец мог проходить сквозь стены, не теряя одежды, но и проводить других. При условии, что в этот момент у него с ними есть телесный контакт (прикосновение рукой, ногой или прочими частями тела). И насчет координат тоже можно было не беспокоиться: пользуясь своими способностями, Хорригор, даже будучи крепко выпившим, сумел вложить в голову Оберу виртуальный указатель курса, который должен был обеспечить прибытие пандигия с Эннабел в нужное место. Уир Обер заверил иргария, что все выполнит наилучшим образом, и окрыленный Хорригор, выйдя в туалет, отправился в свой подпространственный карман, поскольку дальнолет вот-вот должен был выскочить из Дыры. Иргария в любом случае вытолкнуло бы в место заключения, но не стоило исчезать прямо из-за стола, на глазах у всех, и порождать всякие нездоровые слухи.
