Завершив свои объяснения, моя мамуля вскидывает деревянную разделочную доску, изготовившись к подаче.
– Картер, если ты еще раз вот так же наклонишься передо мной, то я возьму и ухвачу тебя за миленькую попочку, и маму твою позову, чтобы поблагодарить ее.
За это я предложу выпить.
Вздымаю свой бокал с вином, чтобы произнести тост, пока Дрю делает пару пристрелочных бросков.
– Мам, я тебя поняла. Дорогая миссис Эллис, спасибо вам за то, что вытолкнули Картера из своего влагалища, и за ваши гены, которые так великолепны, что он наделен задницей, краше которой я не видывала.
– Гм, спасибо?
У меня глаза шире блюдец, и я, как была с поднятым над головой бокалом, медленно оборачиваюсь и вижу стоящих в дверях столовой родителей Картера, которые оглядывают открывшееся их взору, потрясенные и напуганные… но больше потрясенные.
Задним умом понимаю: мне следовало бы получше знать свою мать и поменьше слушать, что бы она ни предлагала. Родители Картера в последнюю минуту отказались приехать на ужин, потому как его отец неважно себя чувствовал из-за погоды. Откуда, скажите на милость, мне было знать, что папа и мама заявятся через час после ужина – и как раз в тот момент, когда меня понесет заговорить про ее влагалище, когда ее сын сидит голым по пояс, обмотав лоб рубашкой, когда мой отец развалился в дальнем углу комнаты с миской картофельного пюре на коленях, Дрю красуется в кухонном фартуке с такой вот надписью: «Рук своих я не мыл перед тем, как ласкать твое мясо», а Лиз и Дженни ползают на четвереньках вокруг кухонного стола, уминая куски обеденных булочек прямо с пола и при этом хихикая.
Отныне, когда мамуля скажет: «Как ни бей дохлую лошадь лбом об стену после дождичка в четверг, ничего этим не добьешься», я просто заткну уши и уйду прочь.
Двумя часами ранее
– Разве я становлюсь хуже, если мне всамделе плохо оттого, что твой отец чувствует себя нехорошо, но мне еще хуже от жалости к самой себе: я эвон сколько трудов положила, а твои ничего этого не увидят?
Картер смеется и откупоривает бутылку вина:
– Все никак не могу поверить, что ты посчитала, будто годовщина моих родителей – идеальный день для приглашения их на ужин.
Он наливает мне бокал вина, пока я, напялив кухонные прихватки, вынимаю из духовки жаркое.
– Папочка, я хочу помогать готовить еду. Что мне делать? – спрашивает Гэвин, объявляясь в границах кухни.
– Знаешь, по-моему, мамочка уже почти все сделала. А давай-ка, ты будешь принимать пальто у гостей, когда они к нам придут?
Звенит входной звонок, и Гэвин, радуясь только что полученному заданию, неторопливо идет глянуть, кто пришел.
– Знаю. Умом нужно тронуться, чтобы устроить это на их тридцатую годовщину, но мне просто хотелось, чтоб они приехали сюда, приятно, по-семейному поужинали и убедились, что я могу быть нормальным, уравновешенным взрослым человеком. Какой же день лучше подходит для этого, как не день, в который все радуются их любви, в который самому духу их супружества противилось бы произносить вслух такие слова, как «шлюха», «влагалище» или «пенис»?
Я ставлю противень из-под жаркого на духовку, бросаю прихватки на стойку. Голос Гэвина, открывающего гостям дверь, кладет конец нашему разговору:
– Привет, дядя Джим. Дай мне доллар, и я тебя зарежу.
Картер подает мне бокал шардоне и вздыхает:
– И как это он дошел от «Не позволите ли принять ваше пальто?» до «Я тебя зарежу, чтоб в дверь не звонил»?
Я пожимаю плечами и отпиваю охлажденного вина. Потом с улыбкой отвечаю:
– Может, нас осенила незримая благодать, что твои родители не смогли приехать? По мне, так нам сначала нужна репетиция, чтоб по-хорошему утрясти это обыкновенное событие.
– Не собираюсь утверждать, что я тебе об этом говорил, – напоминает Картер и целует меня в щеку.
– Вот и хорошо. Потому как, если бы собрался, я послала бы Гэвина принять у тебя пальто и пырнуть ножом в спину.
Когда снова звонит входной звонок, Картер выходит из комнаты убедиться, что Гэвин не спешит исполнить свои кровожадные угрозы.
Держа в одной руке бокал вина, начинаю раскладывать ложки на все блюда с закусками, потом достаю большой тесак, чтоб Картер нарезал жаркое. За работой прислушиваюсь к лопотанию комментатора футбольного матча, доносящемуся из телевизора в гостиной, где собираются члены моей семьи и наши друзья, рассаживаясь и потихоньку переговариваясь. Пусть родители Картера и не выберутся, я знаю: день все равно будет добрым, а ужин – грандиозным.
– Медведица Клэр! Кто этот сексапильный звереныш, который теперь встречает твоих гостей?
Поперхнувшись заполнившим рот вином, оборачиваюсь и вижу, как в кухню входит моя мамуля, крендельком просунув руку под руку Картера.
– Картер, ты качался, что ли? – спрашивает она, ощупывая сверху донизу его бицепс.
– Мам? А ты что тут делаешь? Я полагала… ты разве не отправилась на открытие какой-то художественной галереи?
Она отпускает руку Картера и практически в один прыжок порхает через кухню ко мне, обвивает меня руками и визжит от восторга.
– Чепуха! Когда ты на днях позвонила и призналась, что нервничаешь, стараясь произвести хорошее впечатление на зануд-родителей Картера, я поняла, что мне необходимо быть здесь ради моей самой лучшей девочки, – поясняет мамуля, отступая назад и принимаясь играть с прядкой волос, выбившейся из моего конского хвостика.
– О, боже мой, мам! Я никогда не говорила, что его родители – зануды! – оправдываюсь я, отталкивая ее руку от моих волос. Моя мать – при самых добрых намерениях – ведет себя со мной скорее как с закадычной подружкой, нежели как с дочерью, к тому же у нее путь «что на уме, то и на языке» еще короче и свободнее, чем у меня.
Бросаю на Картера смущенный взгляд и глазами молю его не верить ни единому сказанному ею слову. Мамуля же продолжает лопотать, будто меня тут и нет вовсе.
– Знаешь, Картер, выглядишь ты положительно нямнямкой и совершенно не усталым. Разве бессонные ночи с моей дочерью не должны были измотать тебя? Клэр, ты почему не держишь этого мужчину по ночам до первых петухов? Побольше секса!
– Иисусе, мам! Ты не можешь говорить чуть потише? – молю я.
Картер познакомился с моей матерью в день, когда мы перебрались в этот дом: она прилетела помочь разобрать вещи, и с тех пор несколько раз оставалась у нас ужинать. Он вполне осведомлен обо всех мамулиных повадках, однако это не означает, что я не могу пресечь зло в корне, пока мамуля вовсе от рук не отобьется.
– Что? Или мать не может беспокоиться о дочери? Я только хотела убедиться, что твое влагалище совсем паутиной не заросло, как раньше. Там все вполне переносит трамбовку, так что не бойся что-нибудь повредить. Я однажды мышцу потянула во влагалище. Я тебе когда-нибудь рассказывала об этом?
