– Если только он сам в этом не по самые брови, конечно.
Быстрый вдох, словно только что пришло ей в голову:
– Ну… предположим, вы или ваш коллега, которого вы порекомендуете, могли бы в этом разобраться?
Аха.
– Терпеть не могу матримонию. Талит. Рано или поздно выхватывается огнестрельное оружие. А тут, я уже это просто нюхом чую, все превратится в матримонию быстрее, чем вы успеете выговорить: «Но, Рики, это же просто шляпа».
– Я была бы очень признательна.
– Угу, мне все равно придется привлечь ваших аудиторов.
– А вы б не могли… – Эдак ноготком.
– Тут профессиональное. – Сразу же и целиком, в этом интерьере с непристойно завышенной ценой, почувствовав себя, типа, тотальным лохом. Максин сбавляет обороты? Ладно, может, она сумеет выписать этой виртуальной телке счет на любой гонорар, который только захочет, по цене дорогого отпуска где-нибудь очень, очень далеко, но вот потом, в глубине зимних месяцев, когда можно расслабиться на тропическом пляже, не свернется ли вдруг ромовая смесь в заиндевевшем стакане у нее в руке, когда обрушится на нее, слишком уж запоздало, шизовый вал понимания.
Ничто в этот роковой миг не есть то, чем кажется. Вот эта вот женщина, несмотря на свой эм-би-эй, обыкновенно – верный признак идиотизма, разыгрывает тебя, такую умницу, и тебе нужно рвать когти отсюда как можно скорее. Театрально подчеркнутый взгляд на «Г-шок Мини»:
– Ого, ланч с клиентом, «Смит-и-Волленски», месячная доза мяса, скоро вам позвоню. Если маму вашу увижу, привет передать?
– «Сдохни» может быть эффективнее.
Не очень изящный отход. Учитывая нехватку успеха у Максин и вероятность того, что холодность Талит не растает, никуда не деться – ей придется излагать Марке неотредактированную правду. Это при условии, что она сумеет вставить слово, поскольку Марка, находясь теперь под впечатлением, что Максин в таких делах нечто вроде гуру, взялась за еще одну актовую речь, на сей раз – о Талит.
Несколько лет назад, на исходе одного унылого зимнего дня, когда Марка возвращалась домой с Пионерского рынка на Колумбе, ее походя толкнул безликий япп, бросив «Извините», что с нью-йоркского переводится как «Отвали нахуй у меня с дороги», и это наконец оказалось последней каплей. Марка выронила пакеты в мерзкую уличную жижу, хорошенько пнула их и заорала во весь голос:
– Я ненавижу эту жалкую выгребную яму, а не город! – Никто, похоже, не обратил внимания, хотя сами пакеты и их раскатившееся содержимое исчезли за считаные секунды. Единственная реакция последовала от прохожего, который сбавил шаг и заметил:
– И вам не нравится, так почему ж не живете где-нибудь в другом месте?
– Интересный вопрос, – вспоминает она теперь с Максин, – хотя сколько мне на самом деле требовалось об этом думать? Потому что Талит здесь, вот почему, тут все начинается, тут и заканчивается, ничего нового.
– С двумя мальчишками, – кивает Максин, – все иначе, но иногда я сажусь пофантазировать, каково было б, типа, с девочкой.
– И? родите, вы же сами еще ребенок.
– Ага, беда в том, что дети – и Хорст, и все, с кем я дейтилась после.
– Ох, вы б моего экса видели. Сидни. Подростки не в себе заявлялись с паломничествами со всей страны, лишь бы запаровозиться от него и выверить калибровку.
– Он по-прежнему…
– Жив-здоров. Если и отчалит когда, для него будет такой неприятный сюрприз.
– Вы общаетесь?
– Больше, чем мне бы хотелось, он живет на Кэнарсийской линии с какой-то 12-леткой по имени Блестка.
– А с Талит ему удается видеться?
– Мне кажется, там какой-то судебный запрет уже пару лет как действует, когда Сид стал ошиваться на улице у них под окном с тенор-саксофонистом и играть тот старый рок-н-ролл, что ей раньше нравился, поэтому Мроз, само собой, довольно быстро положил этому кибош.
– Стараешься не думать ни о ком плохо, но этот субъект Мроз в самом деле…
– Она не против. Никогда же не хочешь, чтобы дети повторяли твои ошибки. Поэтому оно как – Талит идет по моим стопам и выходит замуж за не того перспективного предпринимателя. Худшее, что можно сказать о Сиде, – он не справлялся со стрессом постоянной жизни со мной. Мроз же стрессу рад, чем больше его, тем лучше, поэтому Талит, само собой, мое извращенное дитя, из трусов выпрыгивает, чтобы стресс у него не вызывать. А он делает вид, что ему нравится. Он зло.
– Так, – осторожно, – если не трогать должность в «хэшеварзах» и все прочее, насколько она, по-вашему, в доле?
– Чего? Секретов компании? Она не из свистунов, если вы на это надеетесь.
– Недостаточно недовольна, хотите сказать.
– Да хоть заходись она от ярости 24-на-7, какая разница? В их добрачном контракте накатано больше, чем на метро. Она, блядь, собственность Мроза.
– Я там пробыла от силы час, но у меня такое чувство. Типа умысла, которым она, возможно, и не делится с вундеркиндом.
– Например, чем? – Проблеск надежды. – Кем-то.
– Мы разговаривали только о мошенничестве… но… считаете, в кадре может быть и мол-чел?
– Некоторые главы истории на это намекают. Сказать вам откровенно, материнское сердце это бы не разбило.
– Жаль, что у меня нет для вас новостей получше.
– Поэтому я и дальше буду брать, что смогу, моего внука Кеннеди, у меня Офелия подкуплена, нянька его, время от времени дает нам с ним минутку-другую наедине. Хотя бы приглядывать за ним получается, следить, чтоб не сильно его переебали. – Смотрит на часы. – У вас еще минута есть?
Они следуют на перекресток 78-й и Бродуэя.
– Пожалуйста, никому не говорите.
– Мы ждем вашего дилера, чего?
– Кеннеди. Талит и офицер гестапо, за которого она вышла, отправили его в Коллиджиэт. Куда ж, блядь, еще. Хотят, чтобы он без стыков запрограммировался в Харвард, юрфак, Уолл-стрит, обычный Манхэттенский марш смерти. Что ж. Только б бабуля не подсуропила.
– Могу спорить, он от вас без ума. Считается, это вторая по крепости связь между людьми, из всех, какие бывают.
– Еще б, птушто вы оба ненавидите одних и тех же людей.
– Ууу.
– Ладно, может, преувеличиваю, я Талит, конечно, терпеть не могу, но, случается, и люблю тоже.
Дальше по кварталу, перед политехникумом для правящего класса, зароились маленькие мальчики в рубашках и галстучках. Максин тут же засекает Кеннеди, для этого не нужно быть ясновидящей. Кудрявый блондин, подмастерье сердцееда, он изящно сдает задним ходом от кучки мальчишек, машет, поворачивается и опрометью кидается на другой конец квартала прямо в объятья Марки.
– Привет, пацан. Тяжкий день?
