Разговор с местным не клеился с самого начала. Он постоянно глядел на Дорчжи, как будто угроза не оружием и не зуботычинами, которыми награждал его Вахтанг, когда он медлил с ответом, побуждали его говорить, а одно только присутствие Дорчжи.
– Он говорит, что состоит в некоем Ордене, – переводил нам Лерх, – да, именно это слово подходит лучше всего. В Ордене кроме него состоят еще достаточно людей, и все они ждут возвращения Чингисхана. Точнее, не его самого, а его сына. Тут стоит уточнить, господа, что под сыном он, скорее всего, понимает всякого потомка мужского пола. Все, кто состоит в этом Ордене, считают себя рабами Чингисхана. Руководят там носители четырех подков. Они верят, что это подковы того самого жеребца, верхом на котором Чингисхан въехал в соборную мечеть Бухары. Когда многие из знати предали веру, перейдя в мусульманство, а позже и став вассалами местных владык, верные ушли в подполье, создав этот Орден. Я так понимаю, что в этом юноше, – он кивнул в сторону Дорчжи, – они каким-то образом опознали потомка Чингисхана.
– Спросите его, как именно опознали? – тут же поинтересовался я.
– Он говорит, – после диалога, занявшего никак не меньше десяти минут, поведал мне Лерх, – что люди из Ордена есть не только в Бухаре, но и в Хиве, и в Ургенче. Когда Якуб-бек призвал людей на джихад против нашей миссии, в его банде оказалось достаточно посвященных Ордена, они-то и сообщили о сыне Чингисхана в Бухару.
А уж откуда узнали они, я понимал отлично – вряд ли Якуб-бек станет помалкивать об этом. Ему никакого резона нет, наоборот даже, так он смог больше людей призвать на джихад. Насколько я помню из уроков истории, что давал мне домашний учитель, Чингисхан был проклят мусульманами как раз за то, что имел обыкновение въезжать в мечети, не слезая с седла.
– Я бы попросил вас оставить все услышанное здесь при себе, Петр Иванович, – произнес я на прощание, крепко пожимая руку востоковеду, возможно, несколько крепче, чем предписывали правила приличия. – Это касается только моей команды и не имеет отношения к цели нашей миссии в Бухаре. Вы ведь понимаете меня, Петр Иванович? – с нажимом добавил я, глядя ему прямо в глаза.
– Да, понимаю, – несколько стушевался тот. Видно было, что Лерх – человек не робкого десятка, однако, как и всякий ученый, не привык к подобному обращению и слабо представлял себе, что делать в сложившейся ситуации.
– Отлично, – сказал я, отпуская его руку. – Спасибо вам большое за помощь и за понимание.
– Да-да, – быстро кивнул Лерх, спиной вперед отступая к выходу из нашего домика. – Обращайтесь еще, если понадобится моя помощь.
– Всенепременно, – кивнул ему на прощание.
Я обернулся к Дорчжи. Местный продолжал глядеть на него будто на воплощение божества, хотя, наверное, таковым и считал моего рукопашника.
– Объясни ему, – велел я Дорчжи, – что он должен привести для переговоров кого-нибудь, наделенного властью и говорящего по-русски. Хотя бы так, чтобы мы могли понимать его. Знаком будет подкова.
Парень долго объяснялся с местным. Видно, тот не мог понять, почему кто-то отдает приказы потомку Чингисхана. Прошло никак не меньше трех минут, прежде чем он мелко закивал и выбежал из нашего домика.
– До чего договорились в итоге? – спросил я у Дорчжи, проводившего взглядом спину в грязном халате.
– На закате придет один из носителей подковы, – сообщил он, – тот, кто сносно изъясняется на русском. Но какое у тебя к нему дело, командир?
– Пока никакого, – не слишком весело усмехнулся я, – будем для начала контакты налаживать, почву прощупывать. Но что-то мне подсказывает, что к закату у нас уже будет что сказать этому человеку.
Я глянул в окно и увидел, как местный, быстро-быстро семенящий прочь из нашего караван-сарая, разминулся с презрительно глянувшим на него ливрейным слугой. Последний уверенно направлялся к нашему домику, и я мог с точностью сказать, что знаю, кто его отправил.
Так оно и оказалось. Слуга, едва переступив порог нашего домика, тут же нашел меня взглядом и обратился с невыносимой чопорностью. Такая обычно присуща английским слугам, а точнее тем, кто весьма старательно копирует их, считая неким эталоном.
– Ваше сиятельство, – надменно, будто это он был титулованной особой, а я слугой, произнес он, – мой хозяин, граф Игнатьев, просят вас к себе.
– Обождите минут десять, – кивнул я. – Мне надо привести себя в порядок, и я полностью в распоряжении его сиятельства.
Я вышел во двор караван-сарая вместе с Корнем. Да и остальные игроки моей команды предпочли покинуть дом, чтобы, как и я, освежиться приятной прохладной водой из колодца, а уж после переодеться в тренировочные костюмы. Мне же пришлось одеться поприличней, ведь отправлялся не просто к графу, а на территорию эмирского дворца. Игровому костюму я после недолгого размышления предпочел классическую тройку и котелок. Наверное, они смотрелись смешно на фоне восточного колорита, царящего вокруг, но в этот раз я не имел никакого желания демонстрировать свою воинственность или выставлять напоказ принадлежность к игрокам.
Я отправился во дворец вслед за слугой Игнатьева. Он провел меня мимо стражи, которая и не глянула в нашу сторону. Мы поднялись на второй этаж, пройдя по роскошной лестнице, устланной мягким ковром с длинным, будто трава, ворсом. Игнатьев занимал сразу несколько комнат, обставленных с истинно восточной роскошью, кроме той, которую выбрал для рабочего кабинета. И скорее всего, большую часть времени он проводил именно в ней.
– Спасибо, что прибыли так быстро, – произнес он вместо приветствия, поднимаясь со стула. – Извините, на политесы времени нет. Присаживайтесь, – пригласил он меня, указывая на стул напротив, и коротко кивнул слуге, даже не взглянув в его сторону, тому этого вполне хватило, чтобы покинуть кабинет и затворить за собой двери поплотнее. – Очень жаль, что вы отказались жить со мной во дворце. Пара слуг – недостаточная защита от возможного нападения. С вами я бы чувствовал себя намного уверенней.
– Вы сказали, что времени у нас на политесы нет, – ответил я, – а теперь решили потратить его на непонятные не то намеки, не то упреки в мой адрес. Не находите это странным, граф? Я, в первую очередь, капитан команды игроков и должен находиться с ними, а не быть вашим телохранителем. Не сегодня-завтра начнутся игры, а я даже примерно не представляю, с кем столкнусь тут, хотя уверен, что нам придется тяжко. Я понимаю, что вам действует на нервы одно присутствие этого чертова сукина сына Флэши, однако вы хотя бы знаете, кто будет играть против вас, что уж он-то точно не будет придерживаться никаких правил и от него можно ждать всякой подлости.
– А вы откуда знаете Флэшмена? – неподдельно удивился Игнатьев. – Вам что же, приходилось сталкиваться с ним по роду занятий?
– У вас скверная память на лица, – усмехнулся я, не став уточнять, что этот эпизод Крымской войны припомнил лишь нынешней ночью. – Я был тем самым офицером, что взял Флэшмена в плен на Арабатской стрелке, и тем, кто спорил с вами из-за запоротого насмерть дезертира. Скажу больше, я до сих пор не понимаю этого, граф. Предать человека мучительной смерти лишь для того, чтобы произвести впечатление на пленного офицера, – это было…
