– Нет! В Питер, всего на сутки, но… Я люблю тебя!
– И я!
Она отключилась и через минуту уже прислала селфи.
– Лиза, вот она! – он протягивал сестре свой айфон.
– Правда, милая… Напоминает Жанну Самари Ренуара, ты не находишь?
– Глеб тоже так считает, а я не вижу этого сходства.
– Но уж профессора Иноземцева она ни чуточки не напоминает.
– Ты говоришь, он хороший человек и сыновья у него хорошие?
– Несомненно.
– Тогда… я должен попытаться… А вдруг? Вдруг у моей Яськи есть отец и два брата? Она такая одинокая… Я завтра же пойду к этому Иноземцеву, попробую поговорить с ним. Чем черт не шутит!
– Послушай… Я не знаю, нужно ли это делать… Мы же не знаем всех обстоятельств…
– Ну и хорошо! Приду к нему на голубом глазу, скажу, вот увидал вашу табличку, решил узнать, не родственник ли вы такой-то. В конце концов ей же ничего от него не нужно… У нее есть я, да и сама она не…
– А в самом деле, попробуй! Но если ничего не выйдет, не вздумай рассказать об этом своей девушке.
– Лиза, не держи меня за идиота.
* * *
Он позвонил! Попросил фотку! Он любит меня! Господи, неужели это возможно? Я так счастлива! И, похоже, на мне это большими буквами написано! Когда вчера Яся пришла на работу, начальник отдела, немолодой дядечка, вдруг спросил:
– Ярославочка, что с вами? Забота юности? Я имею в виду любовь?
– Я поняла, Илья Сергеевич!
– Я знал, что вы поймете! Хотя нынешняя молодежь как правило не понимает.
– Так я уже не молодежь, Илья Сергеевич! – засмеялась Яся. – Я до сих пор предпочитаю книгу Интернету.
– Это разумно. И когда от вашей любви родятся детки, не давайте им на горшке гаджеты, дайте лучше красивую книжку…
– Так и сделаю, Илья Сергеевич!
Женька тоже сразу почувствовала что-то.
– Ясь, что случилось? Борис вернулся?
– Нет.
– Нешто Верещагин нарисовался?
– Нарисовался, Женечка, нарисовался! Разыскал меня и явился…
– И ты не устояла?
– Не устояла, грешна.
– Господи, а глаза-то как сияют! Это что, любовь?
– Похоже на то!
– Ну не знаю, – покачала головой Женька, – я бы лично поставила на Бориса. Эти телевизионщики не внушают доверия как-то…
– «Эти телевизионщики» не внушают, а этот телевизионщик внушает! Понимаешь, Женька, я почему-то в нем уверена, кажется, впервые в жизни уверена в мужике.
– Ох, зря, Ясечка, зря! Вот я чувствую, ты еще хлебнешь с ним…
– С ним! Вот ключевое слово – с ним! С ним я готова хлебать все что угодно!
– Даже дерьмо?
– Даже дерьмо!
* * *
Иван Алексеевич помедлил у двери. Потом собрался с духом и постучал.
– Да-да, войдите! – донеслось из-за двери.
Он вошел.
– Здравствуйте! Вы профессор Иноземцев?
– Совершенно верно! С кем имею честь?
– Иван Алексеевич Верещагин, я брат Елизаветы Алексеевны Весниной.
– О, очень приятно! Я догадываюсь, что вас привело ко мне. Но я уж говорил Лизе, что с Виктором все обстоит совсем неплохо, состояние ее мужа на данный момент не внушает никаких опасений.
– Ради бога извините, что перебиваю вас, но меня привело к вам совершенно другое, чрезвычайно деликатное дело.
– Слушаю вас, – нахмурился профессор.
– Вы позволите присесть?
– Ну, разумеется, извините, я просто привык, что ко мне в основном заходят мои сотрудники и они как-то не нуждаются в приглашении, – извиняющимся тоном проговорил Иноземцев. – Итак?
– Даже не знаю с чего начать…
– Вы хотите положить кого-то из знакомых в наш госпиталь?
– Да боже упаси! Дело сугубо личного свойства.
– Личного?
– Попробую без обиняков… Ярослав Ярославович, у вас… была дочь?
– Дочь?
– Да. Дочь. Ярослава Ярославовна Иноземцева.
Профессор побледнел.
В этот момент в кабинет без стука вошел молодой человек в белом халате.
– Шеф, вот гляньте, снимок Аристархова!
Профессор извинился, и стал рассматривать чей-то рентгеновский снимок.
– Что скажете, шеф?
– На мой взгляд повторная операция не нужна. Но стоит все же сделать МРТ, тогда скажу окончательно.
Молодой человек сердито покосился на Ивана. Что это за тип тут отсвечивает? Но ушел.
– Иван Алексеевич, простите, здесь нам не дадут поговорить спокойно. Предлагаю встретиться вне больницы… часов в пять, например в кафе тут за углом.
– Разумеется, я понимаю, в таком случае до встречи в пять.
Иван вскочил. И уже шагнул к двери.
– Одну минуту! Скажите только… с ней… что-то плохое случилось?
– О нет! Она жива-здорова!
И он поспешил ретироваться.
– Ну что? – с тревогой спросила Елизавета Алексеевна.
– Похоже, это он, ее отец. Но он был занят и мы условились встретиться в пять в кафе тут за углом. Он сам это предложил. И спросил, не случилось ли с ней беды. И знаешь, когда я заговорил о дочери, у него сделались до ужаса несчастные глаза…
– С ума сойти, Ванечка! Неужто и впрямь бывают такие совпадения?
– Я бы сформулировал так – неужто и впрямь бывают такие чисто сериальные совпадения, – со смехом отозвался Иван Алексеевич.
– В самом деле! – тоже засмеялась сестра.
– Знаешь, Лизаня, я, пожалуй, пойду пройдусь, обдумаю кое-что. Разговор-то нелегкий предстоит, хотя мне понравилась реакция этого профессора. Он, кажется, и вправду хороший мужик.
– Иди, Ванечка, а я побуду с Витей. Он уже начал капризничать, а это хороший признак.
Иван долго бродил по улицам родного города. Вспоминал детство, раннюю юность. Вот на этом углу он назначил первое в своей жизни свидание Надьке Воротынцевой. Именно с нее началось его пристрастие к северной красоте… Он постоял на этом углу. Интересно, если бы первой его любовью была девочка другого типа, он тоже прилип бы к этому типу на долгие-долгие годы? А потом как последний дурак женился бы на женщине, ничем этот излюбленный тип не напоминающей? Неважно! Важно, что он наконец встретил женщину, свою Женщину. Да, именно свою! Она моя вся, до мозга костей! До последней веснушечки! И если этот профессор признает дочь, я попрошу у него ее руки! Вот прилечу в Питер и скажу: «Выходи за меня замуж, твой отец нас благословил»! Вот она удивится! Любимая моя… Он достал айфон, глянул на ее снимок. А и впрямь есть в ней какая-то волшебно-неуловимая прелесть Жанны Самари, а еще там и Рубенс примешался, это же мечта…
