Но Папаша жил здесь, и мне интересно почему. Ведь было время, когда он купил квартиру в новостройке, – помню, как он спрашивал советы насчет каких-то интерьерных проблем и о машине писал. А потом на какое-то время, года на два, вообще пропал с Форума, и поговаривали, что он женился и оставил свои штучки. Но около года назад Папаша вдруг появился снова, еще отвратительнее, чем был, в нем стала проявляться какая-то очень настоящая злоба, чего прежде не было. И он бешеной собакой бросался на всех, и его разоблачения стали особенно мерзкими. Его много раз блокировали, но он не каялся и через какое-то время снова выкидывал очередной финт. А все оказалось просто: выбросили с работы и оставила жена, причем оставила на Выселках. При его раздутом самомнении это было как нож в сердце, конечно. И проанализировать свои ошибки он не смог, у таких, как он, всегда виноваты все вокруг, только не он сам.
И Папаша обвинял весь мир, сто пудов. Ему и в голову не пришло, что когда ты регулярно ведешь себя как урод, то окружающие рано или поздно заметят это и сделают выводы. Это как же его прижало, что во всем немаленьком городе не нашлось для него иного места, кроме как здесь, в этом царстве безнадеги…
Квартира номер три на первом этаже. Уже темно, и в подъезде кто-то выкрутил лампочку – не иначе, внешние враги просочились, а мировая закулиса попутно нагадила на лестнице. Дверь в квартиру Папаши сработана из металла, но в окнах темно. Я позвонила несколько раз – так, на всякий случай, вдруг Папаша жил не один. Но за дверью тихо, и темнота мне совершенно не мешает, как и примитивные замки, которых глупый Папаша навесил целых четыре.
Квартира встретила душной темнотой, запахом грязного белья и какой-то испорченной пищи. Даже намека на то, что вот же они, зимние праздники, здесь нет – видимо, Папаша не праздновал. И тут я его понимаю: что можно праздновать, обитая здесь? Разве что конец света.
Я зажгла фонарик и плотно задернула шторы. Надев перчатки, метр за метром обследую жилище бывшего форумного Могильщика и начинаю понимать, отчего Папаша был так зол на весь мир. Похоже, не ранее чем год назад у него дела шли отлично, об этом говорит хорошая обувь и одежда в его шкафу, несколько дорогих комплектов постельного белья, посуда, навороченный холодильник и кожаный диван, на котором, судя по всему, Папаша просто жил – кругом тарелки с остатками какой-то еды, а на обшарпанном столике рядом – ноутбук, известной фирмы, но не новый. Второй ноутбук нашелся на полке под постельным бельем, и куча дисков с какими-то записями. Под диваном я нашарила небольшой блокнот в кожаном переплете. Ну так и есть, все электронные адреса, пароли от них, все аккаунты, которыми пользовался Папаша, – все здесь, их сотни, он ни за что не запомнил бы, а потому записывал и держал под рукой. И все это мне очень сгодится, если я хочу выяснить Папашины грязные секреты.
А еще под крышкой столика скотчем прилеплена флешка.
Папаша прятал ее, значит, что-то там есть, и это, скорее всего, будут искать. Но не найдут. И ноуты я заберу, а на дисках вряд ли есть что-то любопытное. Мне нужны досье, собранные Папашей, и вряд ли они на бумажных носителях и явно не на разбросанных повсюду дисках.
На кухне в банке с рисом я обнаружила небольшой мешочек с какими-то таблетками – либо Папаша толкал наркоту, либо сам употреблял. В холодильнике почти пусто, но в морозилке лежит пакет с пачкой долларов – плохо, не по фэншую, доходы замораживаются. Деньги Папаше уже ни к чему, так что я могу забрать их без моральных терзаний. И, пожалуй, здесь больше нечего искать, а такого свинарника в ванной я отродясь не видела.
Я выхожу из квартиры и закрываю замки, словно так они и были. Полиция, конечно, придет сюда, но ничего не найдет. Вряд ли они зададутся вопросом, куда же делся компьютер убитого, хотя Интернет проведен и убитый был активным пользователем, полиция не станет усложнять себе жизнь, а я должна знать, что же такого нарыл Папаша, что его так жестко грохнули.
Я иду по линии тьмы, избегая освещенных участков. Вот дорога, здесь я оставила свою машину, сейчас я поеду домой и распотрошу Папашины секреты. Я не стану ими пользоваться, но я хочу знать.
Если вы спросите, как я открыла замки, мне придется рассказать вам то, что я не хотела рассказывать никому на свете, и не потому, что это нечто дурное, а потому, что вы все равно не поймете. Но, с другой стороны, почему бы нет?
Замки, граждане, – это живая головоломка. Когда-то давно, когда мне было десять лет, я нашла за гаражами старый, кованный вручную замок, его дужка была закрыта так, словно он навсегда умолк и больше не скажет ничего. Или умер. Или спит. Все вещи имеют душу, и этот брошенный замок казался мне таким несчастным. Но чтобы его открыть, нужен был ключ, и я побежала в мастерскую, что за углом.
Конечно, я понимала: вряд ли мне позволят оставить замок себе, мама не терпела в доме никаких чужих вещей. Но старинный замок – это не чужая вещь, он сам по себе, и у него есть сердцевина, а это же почти сердце! Разве можно назвать замок вещью?
Слесарь, которому я принесла свою находку, был уже очень старым. В мастерской работал и молодой слесарь, но он даже головы не повернул в мою сторону, а старик взглянул поверх очков и кивнул на свободный табурет – садись, мол, не стой. И я, конечно же, уселась, а замок держала в своей руке. Слесарь, его звали Терентий Васильевич или просто – дедушка Терентий, взял его и осмотрел, а потом сказал, что ключ он, пожалуй, сделает, если я смогу открыть замок. Мне это показалось ужасно глупым – ну как его открыть без ключа? Мне ведь как раз для того и нужен ключ, чтобы открыть! На что старик засмеялся и сказал: с ключом любой дурак откроет, а ты без ключа открой! И, глядя на мое расстроенное лицо, вдруг сказал: дело нехитрое, я тебя научу. Но дело, конечно, оказалось весьма хитрое, зато теперь сердца всех на свете замков принадлежат мне. Каких только замков не приходилось мне открывать! И к каждому нужен свой подход, замки как люди, каждый со своим характером и памятью. Вот взять два ключа от замков одинаковой системы – ключи будут стерты по-разному, даже от замков, выпускающихся тысячами. Нет двух одинаковых, и открываются все по-разному. Но нынешние замки скучные, как клерки в офисе: напичканы наворотами, падки на лесть. Это не те старые замки, которые когда-то делались вручную, каждая деталь неповторима, и если такой красавец открывал мне свое сердце, это было сродни сексу.
Но дело в том, что замок интересен мне, только пока я его открываю. Как только своего добилась – все, идем дальше. И тем не менее я их все вспоминаю с нежностью, а самые любимые храню в сундуке, запертом на тот, мой самый первый, замок. Первый замок – это как первый мужчина, его не забудешь и не спрячешь под ворох воспоминаний, это воспоминание всегда на поверхности. Первый триумф, первый утоленный жар обладания.
Ну что мне какие-то смешные замочки, которые Папаша купил на рынке, после тех сотен красавцев, которые покорялись моим рукам и моей страсти? И если я превратила это свое хобби в профессию, то лишь потому, что ничто иное не приносило мне таких денег и такого удовольствия. А диплом института, в котором написано, что я менеджер, мне так и не пригодился.
