– И что ему ответили?
– Человек с рубиновым перстнем дал ему ответ, но я не понял какой. А после этого он обратился к старому монаху с посохом, как бы удостоверяясь в собственной правоте.
– Старый монах с посохом? – спросил я удивленно. – Что-то я такого не замечал!
– Он приковылял через боковую дверь вскоре после того, как ты ушел. У меня ощущение, что на встречу он явился раньше, чем его ждали, и я не должен был его видеть. Он стоял в тени и слушал.
– Ты говоришь, он ковылял?
– Передвигался с явным трудом. Или от старости, когда изношены суставы, или оттого, что уже напрочь отказали глаза. Из-за полумрака я толком не разобрал.
Жаль, что у меня не получилось задержаться в комнате настолько, чтобы взглянуть на того пожилого монаха! С обмиранием сердца я вдруг вспомнил рассказ Павла при нашей последней встрече – о том, как с помощью оружия на трон Святого Петра воссел некто Константин Второй, которого туда успешно продвинул его брат, герцог Непийский. В Латеранском дворце самозванец продержался до тех пор, пока его оттуда не свергла фракция противников. Но и тогда, после публичного низложения и побиения, Константин отказался признать в своих действиях злой умысел, утверждая, что он и есть истинный глава Церкви. В конечном итоге его выслали из Рима… в монастырь. Напрашивалось умозаключение, основанное опять же на рассказе Павла, который в ту пору был молодым папским сановником. По хронологии выходило, что Константин наверняка жив и поныне. Что же касается теперешнего заговора, то в нем опять был задействован кто-то из Непи – человек по имени Мауро. Словно молния, меня парализовала острая догадка: этот шаркающий старый монах, слушающий обсуждение заговора по устранению Льва, мог быть не кем иным, как самим Константином, в прошлом самозваным Папой.
Вот теперь-то я, наконец, доподлинно располагал ценными сведениями, которые необходимо изложить архиепископу Арну, и чем скорее, тем лучше.
Глава 16
Обратно в Рим мы с Беортриком возвратились спустя четыре дня. Наш молчаливый провожатый – еще один беневентинский слуга – оставил нас возле съемного дома в квартале Трастевере. Место было выбрано неспроста: Трастевере находился через реку от основного города и вместе с тем в стороне от центра, и там обитали преимущественно барочники и разъездные рабочие. Дом, где мы остановились, был небольшим и неброским. Нам сказали жить в нем неприметно, пока Беортрику не поступят дальнейшие указания. Плата за жилье была внесена заранее.
Несложно догадаться, что я, едва удостоверившись, что за домом никто не следит, ускользнул из него на доклад к архиепископу Арну. В душе я злился на себя за то, что мне не хватило ума догадаться: вознамерившись избавиться от Папы Льва, заговорщики, безусловно, подобрали ему замену.
День выдался нещадно жарким, и, добравшись к полудню до Латеранского дворца, я не сразу нашел сторожащих вход членов Семейства Святого Петра: они отступили в тень одного из портиков. При виде меня они, не отвлекаясь от болтовни, лишь небрежно махнули: проходи, не задерживай! Пробираясь в одиночестве по коридорам, я обратил внимание, что многие комнаты канцелярии тихи и пустуют: столоначальники и переписчики, как видно, изыскали повод в этот гнетущий зной бросить свои столы. Секретарь архиепископа, когда я нашел его и затребовал аудиенции с Арном по неотложному делу, и тот поглядел на меня полусонно. Это был один из скринариев, взятых внаем из штатной латеранской бюрократии. Смерив меня брюзгливым взглядом, он нехотя сказал, что мне придется подождать, скорее всего, недель эдак несколько. Его преосвященство, наряду с самим Папой и высшими сановниками папской курии, все выехали из Рима и сейчас находятся в различных летних резиденциях за городом, откуда возвратятся, лишь когда жара пойдет на спад.
Видимо, этим объяснялось и разгильдяйство Семейства Святого Петра.
Мне край как нужно было обсудить события в монастыре с кем-нибудь, способным внести в них ясность. Совершенно очевидно, что выбор пал на моего друга Павла, и я – была не была – решил пуститься через город в долгий путь к его вилле. Измученное полуднем солнце ярилось в выцветшем небе, накаленные улицы были почти безлюдны, а дышащий жаром треснутый плитняк улиц белел столь нестерпимо, что возле Колизея я вынужденно остановился у какого-то ларька и купил себе широкополую соломенную шляпу. Негодяй-торговец, дурачащий иноземцев всякими пустяковинами и побрякушками, не преминул сорвать с меня цену втрое дороже, чем где-либо еще.
Древние городские фонтаны на пути моего следования были в большинстве своем сломаны, а их чаши – треснуты и забиты мусором. Однако один или два все еще пускали из своих каменных желобов вялые струйки. Возле них я поочередно останавливался, дабы плеснуть себе в лицо воды и, сняв сандалии, охладить в струях ступни. Пить эту воду, тепловатую и мутную, я не стал. До виллы Павла я добрался на стертых в кровь ногах и умирая от жажды.
Хозяин виллы скрывался от жары в глубине своего жилища. Когда я пришел, он дремал на кушетке возле небольшого бассейна по центру атриума, куда поступала дождевая вода с крыши. Все двери и окна виллы были открыты, и мягкое дыхание сквознячка поддерживало в здании прохладу.
Заслышав шаги по мозаичному полу, мой друг с кряхтеньем поднялся со своего ложа, и при этом с лица его на пол спорхнул квадратный муслиновый платок.
– Зигвульф? – Мое появление порядком удивило Павла.
Вместо ответа я снял свою новую шляпу и, как веером, обмахнул ею распаренное потное лицо.
– Друг мой, – сказал бывший номенклатор с ласковым укором, – ты должен научиться уважать римскую жару.
– В Багдаде было куда жарче, – не уступил я. – И к тому же мне нужно поговорить с тобой кое о чем, не терпящем отлагательств.
Павел со вздохом нагнулся, ища свои оставленные под кушеткой сандалии.
– Все в порядке очереди, – сипловато сказал он, продевая в них ступни и оправляя на себе тунику. Затем хлопнул в ладоши и, когда из глубины виллы показался слуга, распорядился: – Стул моему другу, а также чашки и кувшин воды, самой холодной. А в нее добавь лимонного сока и листьев мяты.
Судя по легкой запотелости, принесенный глиняный кувшин хранился, видимо, где-то в подвале. Я жадно осушил сразу две чашки, пока Павел возился с чашей и полотенцами, которые принес еще один слуга. Омыв и отерев себе лицо и руки, он дождался, когда это же проделаю и я, и лишь тогда посмотрел на меня, изъявляя взглядом готовность слушать.
– Погоди, дай угадаю, – сказал он вначале, сидя на краю кушетки с упертыми в колени руками. – Ты пришел сказать мне, что беневентинцы в конечном итоге вышли на связь.
– Девять дней назад. Нас с Беортриком отвезли из «Схолы» на ночную встречу, но только состоялась она не в Беневенто.
– Вот как? – Глаза Павла затеплились живым интересом. – А где же?
