– И никаких пересечений с убитым? – предпринял Илюшин последнюю попытку.
– Даже намеков нет.
Бабкин помассировал виски. Они в этом доме меньше суток, а ему кажется, что он провел здесь по меньшей мере неделю. С утра успел заглянуть Богдан, тер воспаленные глаза, интересовался ходом дела. А какой ход, если они тычутся из стороны в сторону, точно слепые котята.
– Что?
Илюшин поднял взлохмаченную голову. Сергей, задумавшись, произнес последние слова вслух.
Бабкин, глядя на напарника, подавил подступающее раздражение. Вы только полюбуйтесь! Свеж, как ландыш. Бодр, весел, ясноглаз. Сергей не придал бы этому значения, если бы утром при виде самого Бабкина зеркало в ванной комнате не всхрапнуло в ужасе и не попыталось вырваться из рамы. Глаза мутные, как воды Ганга, набрякшие веки отливают синевой, рыло небритое, отекшее – ну кабан кабаном. Положим, насчет зеркала соврал: на то оно и зеркало, чтобы терпеть все, что в нем отражается. Но сам себя испугался.
– Ерундистикой мы занимаемся, – угрюмо сказал Сергей, закатывая рукава своей белой рубашки. Униформа эта официантско-телохранительская ему тоже осточертела. Но сменная рубаха, которую раздобыл услужливый Кеша, оказалась мала, а принесенная на замену футболка едва не треснула по шву, когда Бабкин попытался в нее влезть. Почесав в затылке, камердинер исчез и спустя короткое время вернулся с ворохом сорочек. «На Богдана Атанасовича пошито, – пояснил он. – Он у нас тоже мужчина крупный, так что вам должно подойти».
И не ошибся. Сорочки оказались даже длинноваты в рукавах. И все бы ничего, но каждая из вещей Грегоровича ошеломляла экзотической расцветкой. Одна малиновая в синих зигзагах, другая лиловая с серебряными эполетами, третья расшита пайетками… Скрипнув зубами, Сергей примерил самую скромную и обреченно повернулся к Макару.
«Выглядишь так, словно ограбил кабаре», – развеселился Илюшин.
И пришлось вернуться к своей белой.
– Делаем все, что в наших силах, – невозмутимо отозвался Макар. – Если в наших силах ерундистика, будем заниматься ею.
И снова уткнулся в свои записи.
Сергей походил по комнате, наткнулся на угол комода, охнул и потер ушибленное бедро. Илюшин глянул на него без малейшего сочувствия.
– Если тебе делать нечего, тащи сюда Катунцеву. Хотя нет, постой. Давай сначала Кармелиту.
– Бесполезно это все.
– Упаднические настроения, – диагностировал Илюшин. – Раздражительность, отсутствие веры в свои силы. Тебе надо позавтракать.
– Мы беспомощнее кротов в бассейне. Какие уж тут силы.
– Кое-что мы все-таки можем. Расспросить свидетелей, сопоставить алиби. Серега, не мне тебя учить!
– Мы действуем дилетантски! – упрямствовал Бабкин. – Затрудняем работу официального следствия!
– Не мы, а Грегорович. Мы лишь приняли участие в партии, которая была бы сыграна и без нас.
– Если бы мы не согласились, Богдан не стал бы тянуть со сроками.
Илюшин заложил руки за голову и откинулся на стуле.
– Тебя беспокоит, что правосудие не восторжествует? И ты полагаешь, это наша вина?
Бабкин хмуро молчал.
– А почему тебе не приходит в голову, мой скептически настроенный друг, что у нас все может получиться?
– Не может. Существует набор следственных действий, существует здравый смысл, в конце концов! Который подсказывает, что мы не успеем за короткое время выяснить подноготную всех этих…
Сергей проглотил бранный эпитет.
– …менестрелей, – пришел на помощь Макар. – Однако кое-что ты все-таки о них разузнал.
– По верхам! И все это нужно тысячу раз перепроверять.
Он попытался подхватить яичницу на вилку, проткнул ее, и желток освобожденно растекся по блюду.
– Да ешкин кот, – совсем огорчился Сергей.
Илюшин похлопал его по плечу.
– Серега, пойми: твои методы не сработают. Не потому, что они плохие или неправильные, а потому что в нестандартной ситуации стандартные способы решения задачи не помогут.
– И что ты предлагаешь?
В глубине души Бабкин надеялся услышать «съесть еще по сэндвичу и отправляться домой».
– Мы можем плясать только от мотива.
– А что ты будешь делать, когда найдешь мотив? Заметь, я даже не говорю «если найдешь»! И уж подавно молчу о гипотетической ситуации, когда основания для убийства будут, скажем, у троих из присутствующих. Давай облегчим тебе задачу.
– Давай, – согласился Илюшин.
Его невозмутимость окончательно вывела и без того взбешенного Бабкина из себя. Он грохнул солонкой об стол:
– Вот – мотив.
Напротив солонки с таким же стуком была установлена сахарница:
– Вот подозреваемый. И что ты собираешься предпринять дальше без единой улики, с одними лишь твоими… – он пощелкал пальцами, подбирая наименее обидное слово, – …умствованиями?
Макар придвинул к себе чашку с кофе.
– Вечно ты забегаешь вперед, Серега. Понятия не имею, что я буду делать с моими умствованиями. Когда дойду до этого этапа, тогда и стану решать. А пока…
Он потряс над яичницей солонку и высыпал в чашку три щедрых ложки сахара.
– …пока у нас еще есть время для расследования. А самое главное – у нас есть отличный кофе!
2
– Что же вы, Вероника Аркадьевна, – укоризненно сказал Макар. – Из окна выбрались, по трубе карабкались… Это зачем все было?
Кармелита закинула ногу на ногу и почесала обнажившуюся ляжку. Рыхлая кожа, нездоровый цвет лица…
– Погадать хотела, – легко солгала она. – А для этого крапива требуется.
Илюшин покивал, а затем спросил, отчего крапиву не мог принести охранник.
– Он бы мне своей грязной энергетикой всю траву заляпал! – обиделась певица.
Илюшин помолчал, бросил короткий взгляд на часы и принял решение.
– Про вашего ребенка спрашивать бесполезно?
Кармелита не изменилась в лице. Как смотрела на него с хищной улыбкой, так и продолжала смотреть. Но это был однозначный ответ.
– Тогда расскажите про Бантышева, – попросил Илюшин.
Окаменевшая статуя ожила.
– Что тебе рассказать? Если ты не дурак, сам все увидишь. Тяжело ему…
– Почему?
– Предлагать зрителям образ напыщенного болвана в кружевных панталонах, ощущая себя при этом Гамлетом… Это, знаешь ли, не способствует сохранению душевного здоровья. А у нашего брата с ним и так не фонтан!
– Гамлет, значит, – протянул Илюшин. – И как же Гамлет мог ввязаться в историю с Кузбассом?
