Бантышев галантным и трогательно старомодным жестом предложил ей присесть.
– Как вы пробрались мимо местных церберов?
Ася покачала головой:
– Нас охраняют не так серьезно, как может показаться.
У Бантышева явно рвался с губ вопрос, зачем она к нему явилась. Катунцева не стала держать интригу и вытащила телефон.
– Вот. Хотела вам вернуть…
Бантышев обрадовался как ребенок. Бормоча «ах ты рыбонька моя серебристая», он подкидывал айфон, ловил и прижимал к груди.
– У меня здесь столько игр! – поделился он, сияя. – Я ими стресс снимаю. Кто-то пьет, Кармелита дурь покуривает… А я безобиден как яичница!
И тут же кинулся показывать Асе новейший квест с потрясающей графикой.
Ася слушала, кивала, выражала восторг, как от нее и ожидалось. Бантышев в пылу увлечения игрой сел на подлокотник ее кресла, склонился близко-близко. Ванильными духами пахло от его рубахи. Женский запах, запах кондитерской, а еще поварих в детском саду, колдующих над манной кашей и творожными запеканками.
Что-то противоестественное было в том, что от взрослого мужчины исходит такой аромат.
Бантышев упоенно рассказывал об игре, водил пальцем по экрану. Ася рассматривала пальцы с безупречным маникюром. Какие нежные ухоженные руки. Легко представить, как эти ладони скользят по телу, торопливо расстегивают пуговицы, стягивают платье…
– …а здесь нужно перепрыгнуть через книжную полку и трижды постучать в корешок книги, – ворвался в ее сознание голос Бантышева. – Весьма оригинально придумано!
– Очень, – сказала Ася. Голос звучал хрипло. Она откашлялась и повторила: – Очень оригинально.
Виктор обернул к ней раскрасневшееся от оживления лицо.
– Асенька, вы не заболели? У вас вид нездоровый. Девочка моя, ни в коем случае не геройствуйте и скажите, если что-то не так! Мы вас вылечим, обещаю.
«Девочка моя».
Ася облизнула пересохшие губы.
– Все в порядке. Честное слово.
– Но вы расскажете мне, если что-то будет не так? – тревожился Бантышев.
– Обязательно.
Он тут же забыл о ее здоровье и окунулся в красочный мир своей дурацкой игры. Поразительная птичья беззаботность, подумала Ася. А что бы я на самом деле сказала ему, если бы могла?
«Я знаю, что это сделали вы».
Долго ли еще он будет улыбаться по инерции? Станет ли притворяться, что не понимает, о чем речь? У него должно хорошо получиться. Лицедеи, все они лицедеи, и веселый Виктор Бантышев – один из лучших.
Интересно, его трогательная забота о ней – тоже притворство? Или он просто-напросто хорошо воспитан?
Или – страшно подумать, не то что произнести – неужели Ася Катунцева, написавшая проникновенное письмо о любви к популярному певцу, стеснительная Ася Катунцева, не похожая на его знакомых девушек, юная Ася Катунцева, случайно оказавшаяся рядом, и в самом деле ему нравится?
– Да вы дрожите! – встрепенулся Бантышев. Озабоченно вгляделся в ее лицо: – И глаза блестят. Милая моя девочка, у вас озноб!
И не слушая дальнейших Асиных оправданий, укутал ее пледом, достал из бара коньяк и налил в совершенно неподходящий фужер для сока.
– Залпом! – скомандовал Бантышев, поднося фужер. – Ну!
Пока Ася пила коньяк и откашливалась, кто-то внутри ее разгоряченной головы отстраненно комментировал происходящее. «Вот вы уже и выпиваете вместе. Ваши отношения развиваются семимильными шагами, правда, Катунцева? Ну просто азбука соблазнения неопытной девицы. Что ты будешь делать, если он потащит тебя в постель?»
Однако вместо того, чтобы увлечь неопытную девицу к кровати, Бантышев решительно выпроводил ее. Напутствовав на прощанье: «А теперь немедленно ложитесь и спите! Вам требуется хороший сон. И ничего, что белый день: сон – лучшее лекарство!»
Ася медленно доплелась до комнаты, начисто забыв об охранниках, которые могли подстерегать в коридоре, рухнула в кресло и прижала руки к пылающему лицу. Спать, как же! Если бы она могла уснуть…
Но как же трудно оказалось смолчать! В какой-то момент ей казалось, что она сейчас проговорится.
«Я знаю, что это сделали именно вы.
Вы преступник, Виктор.
Нет, я никому не скажу».
Ася потерла вспотевший лоб и, спохватившись, раздраженно сбросила шерстяной плед на пол. Сейчас бы позвонить Катьке! Безалаберной взбалмошной ее Катьке, которая со своими неуместными шутками умеет всегда быть поразительно уместной. Однажды Ася напоролась босой ногой на гвоздь, торчащий из доски, и пока добиралась в травмпункт, успела передумать о смерти от столбняка тысячу мыслей, одна другой хуже. В клинике ее встретила сестра, предупрежденная по телефону. И первое, что она сказала с самым серьезным видом, было: «Попугай! Теперь мне придется купить тебе попугая».
Ступня так болела, а Ася была так перепугана, что не сразу сообразила, о чем ей говорят.
«Ты же будешь скакать на деревянной ноге, – пояснила Катька. – А к деревянной ноге должен прилагаться попугай».
И ведь не смешно, ну ни капельки! Ася тогда даже разозлилась. Но потом, сидя в кабинете у врача, внезапно вспомнила про попугая и начала улыбаться. До того живо представила себя с повязкой на глазу и крикливой пестрой птицей, вцепившейся когтями в плечо.
Беспечная Катька, вечно влипающая в разные истории. Выдумщица и лгунья. Но при этом – самый преданный друг. Последний год Катька не вылезала из клиники неврозов, и родители по инерции стали бояться и за старшую дочь. Словно болезнь была заразной и могла поразить Асю, как вирус.
В дверь деликатно постучали.
«Бантышев!»
Ася вспыхнула, прижала ладони к щекам. Спокойно, спокойно… У него есть десяток причин явиться сюда. Может быть, он хочет забрать плед!
За дверью, однако, оказался вовсе не Виктор. Камердинер, в своей безукоризненной рубашке и брюках, отглаженных до остроты коньков. Мягкий, обтекаемый, все время ускользающий. Человек-загадка.
– Я хотел спросить, не требуется ли вам что-нибудь? Понравился ли завтрак?
Завтрак? Ах да, был же завтрак. Великолепно сервированный на подносе.
– Было очень вкусно, спасибо, – медленно сказала Ася, пытаясь припомнить, что она ела.
– Значит, каша мне удалась?
– Очень удалась!
– Потрясающе, – очень серьезно сказал Иннокентий. – Особенно с учетом того, что готовил-то я омлет.
Ася засмеялась. Как-то так он это сказал… Необидно.
– Простите. Я в самом деле не заметила, что ела.
– …что неудивительно в свете обстоятельств. Я могу быть чем-нибудь полезен?
И снова этот кошачий прищур. Уже в который раз Асе показалось, что Иннокентий вглядывается в нее слишком уж пристально. Да и никакой он не камердинер, он домашний кот: то ли замурлычет, то ли когтями полоснет, то ли принесет в пасти задушенную птичку.
