– Что-то забыл, Ваня?
Женщина оторопела.
– Фёдор?!
Трошин ворвался в квартиру со словами:
– Наташа, всё нормально, я ненадолго, так надо…
Испуганная женщина только и смогла произнести:
– Иван сейчас вернётся…
Фёдор замер у дверей, позабыв обо всём. Он уставился на женщину, пытаясь осознать, не ослышался ли. Выражение его лица с тревожно-испуганного сменилось на саркастически злое.
– Иван сейчас вернётся?! – переспросил он недобро и отчётливо.
– Фёдор, я тебе уже не раз говорила, что тебя это…
Но Трошин перебил её, закипая:
– Нет, ты подожди, подожди! Одно дело, когда ты по этому зеку просто сохнешь, а он живёт с какой-то замухрышкой, и совсем другое, когда он живёт здесь, с тобой! Как же это так случилось, а?
– Это моё дело!
– Э, нет, милая! Я тоже живой человек! И так плевать мне в душу, на моё отношение к тебе, я не позволю!
– Уходи сейчас же!
– Уйду, но попозже, надо братца подождать, покалякать.
– Ненавижу тебя за то, что ты такой, – тихо произнесла Наталья.
– Ах, вот как! – глумливо усмехнулся Фёдор. – Ненавидишь, значит? Ну, от ненависти до любви один шаг. Так, кажется, говорят, да? Или наоборот?
Он двинулся на женщину.
Наталья испуганно попятилась.
– Ты… Ты что?.. – запинаясь, произнесла она.
– Я-то? Я-то ничего, – недобро ответил Трошин, продолжая надвигаться. – А вот ты что недотрогу из себя строишь? Нормальный мужик тебе противен, а зек вонючий по сердцу пришёлся, да?
– Я тебе уже сказала…
– Да чё ты там сказала?! Иди сюда!
Трошин грубо схватил Наталью в охапку, срывая с неё домашний халатик.
Уйти Фёдор решился через несколько часов. Он уже не хотел дожидаться брата, ему уже было наплевать на него и даже на себя. Наплевать, что его наверняка ждут преследователи, ведь он попал под подозрение в ограблении и убийстве.
Всё время, пока он находился в чужой квартире, Наталья просидела на полу в углу комнаты, сжавшись, уйдя в себя. Её губы опухли от поцелуев, на шее появились несколько засосов.
Женщина никак не реагировала на Трошина, сколько он ни пытался извиниться, объяснить свой ужасный поступок. Ничего не помогало. Она просто молчала, и это для Фёдора оказалось больнее всего. Он сознавал всю подлость совершённого, остро сожалел, что не смог остановиться.
Наталья всё ещё была для него предметом страсти и даже больше, он добивался её расположения и внимания так долго и безуспешно, а теперь и вовсе всё испортил, хоть и получил желаемое.
В конце концов, проклиная себя и свою бестолковую жизнь, Трошин ушёл, тихо закрыв за собой входную дверь.
«Пропади оно всё пропадом! – думал он мрачно. – Что за жизнь у меня такая? Столько крови на мне, столько подлости и грязи! Как только земля держит? Ничего не хочу больше. Ничего…»
Он вышел из подъезда и остановился у двери, ища глазами солдат.
«Ну, вот он, я. Берите с потрохами».
Однако никто не бежал к нему, не валил на асфальт, припорошенный чистым пушистым снегом. Двор пуст. Ни души. Будто и не было никакого артобстрела, никакой погони.
«Даже воякам я не нужен, – подумал он с невесёлой усмешкой. – Куда идти теперь? Возвращаться на квартиру Олега? Так ведь и там вечно не проживёшь. Что делать?»
Трошин медленно побрёл по двору, не зная, куда идти, зачем, и что вообще делать дальше, как вдруг, будто ниоткуда налетели солдаты с воплями: «Харей вниз!!! На землю, падла!!!», свалили, завернули руки за спину.
Сверху донёсся удовлетворённый голос:
– Теперь уже не убежит, шустрый. Отбегался.
«Отбегался, – мысленно согласился с ним Фёдор. – Да и пусть. Достало всё…»
Он расслабил напряжённые мышцы шеи и опустил голову, чувствуя щекой стылый асфальт и тающий под теплом дыхания снежок.
Его грубо вздёрнули вверх, заставляя подняться на ноги, скомандовали:
– Пшёл вперёд!
* * *
Иван вернулся очень поздно, вымотавшись на работе.
Пахать начали ещё с утра, как только он появился в числе других на месте обычного сбора. Всех сразу направили на ту самую улицу, разбитую артобстрелом.
Народу там было полно: и гражданских, и военных, и спасателей. Техника разбирала завалы, люди тоже что-то таскали, сдвигали. И так весь день с перерывами на тишину, когда слушали, выискивая живых под тоннами рухнувших плит и груды кирпичей.
Живых находили мало, да и те были переломаны, раздавлены… Редко попадались счастливчики, не получившие ни царапины, но им требовалась серьёзная психологическая помощь.
Никитин постарался закрыться от всей этой боли и горя. У него получилось, он давно научился подобному, иначе на зонах просто не выжил бы, и монотонно выполнял порученную работу, не пуская в себя чужие страдания.
Вечер не наступал долго, силы иссякали, а работы оставалось непочатый край. Наконец, гражданским разрешили отправляться по домам, а военные и спасатели остались. Остались и почти все гражданские. Иван в числе немногих ушёл домой. Его не волновали осуждающие взгляды и молчание оставшихся. Он знал, что вернётся сюда завтра и с новыми силами продолжит работать, а сейчас с него толку всё равно нет: руки не держат тяжестей, ноги ослабли, в глазах всё плывёт. Какой с него спасатель?
Дома Никитин быстро сполоснул лицо и руки, удивившись, что Наталья по обыкновению не вышла встретить его в коридоре. Не вышла она и на кухню, когда он на скорую руку перекусывал, не найдя ничего приготовленного из тех небольших запасов, что у них были, благодаря отоварке по талонам.
Он зашёл в спальню и увидел Наталью. Она лежала на кровати, на боку, отвернувшись от двери, подтянув коленки.
Иван тоже забрался в кровать, а женщина даже не повернулась к нему. Это было очень удивительно, непривычно и неприятно.
Он решил оставить всё до утра. Сейчас сил ни на что уже не осталось.
Сон пришёл быстро. Снились завалы, завалы, завалы…
Ночь пролетела незаметно, почти не принеся облегчения уставшему телу. Но Никитин привык. На зонах он очень много работал, жил в психологически тяжёлых условиях среди обозлённых и жестоких людей. Такая жизнь закалила и сделала циником.
Наталья так и лежала на боку, отвернувшись от него.
Никитин положил руку ей на плечо и спросил:
– Что случилось, Наташа?
Женщина молчала.
– Не хочешь со мной разговаривать? – произнёс он спокойно. – Может, объяснишь всё-таки, что произошло?
Она повернулась к нему, и Иван увидел её лицо, губы, шею, заплаканные опухшие глаза.
