Мэйнфорд кивнул.
— Идем дальше. Гаррет привык полагаться на других людей. Камердинер подбирает ему костюмы. Секретарь пишет речи. Матушка выводит в свет. Нет, он не стал бы сам метаться по городу… и в Третий округ точно не сунулся бы. Он там появляется, исключительно чтобы перед избирателями выступить…
Еще шаг.
И стена, в которую Мэйнфорд упирается. А ведь ему просто полежать надо. Восстановиться. И он при всем своем упрямстве не может этого не понять.
— …следующий факт. Кто-то весьма предусмотрительно подготовил сцену. Убрал всех, чьи показания расходились бы с основной версией. Не думаю, что это было просто. Дальше… организовать встречу… в крови твоей матери нашли пыльцу.
— Она не была…
— Возможно.
— Я тебя ненавижу.
— Тоже возможно, — вполне миролюбиво согласился Мэйнфорд. — Не в этом дело. Пыльца… не только дарит блаженство. Она отключает человека. Того, кто принял дозу, можно утопить… расчленить… сшить заново… а он будет улыбаться.
— Мама не стала бы… она хотела этого ребенка… она… — Тельма обняла себя.
Холодно как.
И холод этот идет изнутри. От него не спасут ребристые радиаторы со стертою позолотой. И плед не поможет. И ничто не поможет. К этому холоду можно лишь притерпеться, и раньше у нее получалось.
— Этот кто-то в очень короткий срок научил трех человек, что и как нужно говорить. А это непросто. С людьми вообще непросто.
Мэйнфорд застыл, повернувшись спиной.
Он горячий.
И сила, пусть скрывшаяся ненадолго — а Тельме хотелось верить, что его бессилие временно, — избавила бы ее от холода. Если подойти… прикоснуться…
Ни за что.
— Он подготовил и братца… и остальное… а я… я дурак, если попался…
— Почему ты…
— Не знаю, — Мэйнфорд медленно покачал головой. — Не помню. Ты же видела… тогда я… я не спал несколько дней кряду. А до того — несколько недель спал по паре часов. Где придется. Как придется… шла война. Передел. Трупы. Пропавшие. Людей не хватало… а тут какая-то актриска… извини, конечно, но…
Не извинит.
Не сейчас.
— Мне, наверное, следовало отдохнуть. Потом и получилось, что я отдыхал… почти полгода и отдыхал. Восстанавливался, — он с трудом отлип от стены. — Чай будешь? С сахаром. Сахар у меня где-то есть… только ты сама на кухню, ладно? Я слегка… знаешь, все как будто ненастоящее сейчас. Я вижу странные сны. Слышу голоса. Я вообще ненормальный, но этот разговор… это слишком. Так будешь чай?
Тельма кивнула.
Сладкое не повредит. Уровень сахара в крови восстановить следует. И закончить разговор. А потом ей станет лучше, и Тельма уйдет.
— Хорошо… я не помню, как закрывал это дело… не помню вообще, закрывал ли… это не оправдание, — на всякий случай уточнил Мэйнфорд. И Тельма хмыкнула: она не представляла себе его оправдывающимся. — Я действительно не помню. Здесь как дыра.
Он постучал пальцем по лбу.
— И мне, Бездна все это дело задери, не нравятся дыры в памяти. Поэтому я буду благодарен тебе, если ты поможешь.
— Что?
Тельме показалось, что она ослышалась.
— Поможешь, — повторил Мэйнфорд. — Залезешь в мои мозги. Если я и готов туда кого пустить, то тебя… и покопаешься хорошенько.
Лицо его исказила болезненная гримаса.
— Не сейчас, конечно… сейчас у нас вряд ли что выйдет…
И в этом он прав.
Тельма устала.
Он… он вообще может не выдержать еще одного вмешательства. И отдых нужен обоим, только предложение слишком заманчиво, чтобы просто от него отказаться.
— Я ведь тоже… кому понравится понять, что его… использовали… и не просто использовали… я был уверен, что это дело… что я вел его нормально. И закрыл. И эта уверенность не на пустом месте взялась. Откуда? У меня блоки… хорошие блоки. Нет, я не настолько наивен, чтобы думать, что их невозможно взломать. Возможно. Но… это ведь не взлом?
— Не похоже.
Взлом оставил бы следы.
Грубые. Явные. Если вовсе не выжег бы разум. Нет, воздействие иного толка. Тельма прикрыла глаза: так легче вспоминалось.
Что было?
Провалы в памяти. Результат постоянного недосыпа? Истощения? Это объяснило бы субъективные ощущения. Но объективно восприятие невозможно отключить. И что-то осталось бы, пусть затертые, пусть блеклые, но воспоминания.
Не пустота.
Еще? Голос Гаррета, который убаюкивал, обволакивал. И снова непонятно. Никакого воздействия Тельма не ощущала, как не ощущала и изменений в тонком фоне, неизбежных при ментальной атаке.
Разве что…
…тогда за обедом Гаррет воздействовал на физиологию. Вызывал влечение. А мог бы… усталость — это тоже физиологическая реакция, особенно когда тот, кто попал под воздействие, и без того находился на грани. И провалы… обмороки?
— Чай, — Мэйнфорд уже добрался до кухни. — Если ты не передумала.
Не передумала. И Тельма сползла с дивана, подобрала полы халата, который стоило бы вернуть хозяину. И Тельма вернет. Когда домой отправится.
…локальное отключение сознания объяснило бы провалы.
И взлом бы не потребовался. Блок просто не отреагировал на воздействие, направленное не на разум. Но возможно ли в принципе подобное? Не разум, а вегетатика? Или гормональная регуляция?
Или Тельма сейчас строит очередной замок из песка и догадок?
— Все равно он виноват…
— Не спорю, — Мэйнфорд не стал уточнять, о ком речь. — Гаррет еще тот засранец…
Он сел на пол, верно, не доверяя ни собственному телу, ни табурету. А кружку с кипятком поставил рядом. Потянулся к сахарнице.
Перевернул над кружкой.
Задумчиво сунул палец, размешал.
— Я поговорю с ним…
— Думаешь, раскается и скажет правду? — нелепая ситуация. И надо бы разозлиться, наорать… он ведь ошибся, тогда, десять лет назад. Позволил себя одурачить.
А теперь сидит и пальцем кипяток мешает.
— Думаю, занервничает. Было ему тут предсказание одно, — Мэйнфорд вытащил палец и подул на него. — На тему прошлого… он верит предсказаниям… и позвонит… должен позвонить… тому, который…
…решил проблему?
Мэйнфорд замолчал.
Тельма пила чай маленькими глотками. Крепкий и сладкий. Пожалуй, слишком сладкий, не чай даже — темный сироп. Он обжигал горло и обволакивал ожоги сахаристою пленкой. И было в этом что-то до отвращения привлекательное.
В тишине было слышно, как урчат трубы в стенах. И скрипят половицы, не в квартире, но наверху. Кто-то маялся, бродил, время от времени останавливаясь у окна. Если бы было больше сил, Тельма выглянула бы в окно, чтобы убедиться, что выходит оно не на помойку.
