– Ты как будто не из Москвы, а из какого-нибудь колхоза!
– Сам ты из колхоза! И вообще, неважно откуда ты пришел, важно куда ты добрался!
– Не умничай!
– Блин, Саша, в чем дело?! – на повышенных тонах поинтересовалась я, и врач укоризненно на меня посмотрел.
– Дело в наркоте. Уже давно. Он прошел курс лечения, но бывают срывы. Похоже, в кабинете у него была нычка. Кокаин спрятать проще простого… Он всегда на наркотик буйно реагировал. А когда после лечения вот такие срывы – вообще все громит…
Охранник, проводив врачей (я так поняла, что это были какие-то специальные медики, которых Саша давно знал), отправился в кабинет. А я смотрела на бледного спящего Игоря, и мое сердце заходилось от любви и тревоги.
Наверное, в тот самый момент я поняла, что очень сильно изменилась. И что любовь – это отдавать и прощать, все-все, с радостью, ничего не требуя взамен.
Я простила, что Грановский поднял на меня руку. И я была готова из шкуры вон выпрыгнуть, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Очень хотелось заботиться о нем, ухаживать. Видеть счастье в любимых глазах…
– Маша, хорошая ты девчонка, – простонал Игорь, должно быть почувствовав, как я поправляю ему одеяло.
Я собиралась сказать, что мой милый – тоже потрясающий человек, и вместе мы обязательно справимся со всеми проблемами. Но Игорь продолжил:
– Классная ты девчонка, но как-то подзадержалась уже возле меня. Я начинаю привыкать к тебе. А это неправильно.
Я растерянно захлопала глазами. Но ведь он говорил, что любит меня. А если люди любят друг друга – то, естественно, хотят быть вместе.
– Мне что… уйти?
– Не теперь. Но уже скоро. Вот еще немного потусуемся – и я найду нового сексуального партнера.
– Но почему? А как же любовь?
– Маш, ты такая смешная. Нет никакой любви. Любовь – это просто колоссальный маркетинговый стимул. Ты представь, как упали бы продажи, если бы люди поняли, что любви нет. Все бы обанкротились – производители и женских духов, и мужской одежды.
– Но ведь ты же говорил, что любишь меня…
– Маша, так принято. Не цепляйся к словам.
Я понимала, что зря затеяла этот разговор.
И что, скорее всего, Грановский до сих пор не в себе. Но внутри меня уже начинала звенеть истерика, и я не могла ее сдерживать. И еще я почему-то отчетливо понимала, что, несмотря на свое состояние, именно в этот момент олигарх искренен, как никогда. И что он действительно подумывает о том, как бы половчее выставить меня за дверь.
– Игорь, я люблю тебя. Я чувствую любовь.
– Ты это придумала.
– Я хочу жить с тобой. Это я тоже придумала?
– А зачем тебе со мной жить?
– Чтобы заботиться о тебе. Готовить тебе еду. Делать то, что ты хочешь. Любоваться тобой – ты очень красивый, я могу смотреть на твое лицо до бесконечности. Разве это плохо, когда о тебе заботятся?
– Наверное, нет. Но я не хочу ни с кем жить. По крайней мере постоянно.
– Почему?
– Потому что первые две недели вы еще ведете себя прилично. А потом садитесь на голову. Я уже знаю, что начнется, если только я разрешу тебе остаться. Ты будешь все время звонить мне на мобилу и задавать какие-то дурацкие вопросы. Вроде того, где я сейчас и когда приду домой.
– Я могу поклясться, что никогда не буду тебе звонить!
– Тогда, – Игорь недовольно нахмурился, – ты будешь писать мне эсэмэски. И все время меня контролировать…
– Ладно, милый, – я улыбнулась резиновыми губами, – успокойся. Все будет так, как ты захочешь.
Опять этот взгляд – чистый и наивный, ребенка, уверенного в своей правоте.
Я смотрю на лицо Грановского – оно расслаблено, но морщины уже начинают плести на нем едва заметную паутину – и никак не могу понять, как может такой взрослый человек быть таким странным и нелогичным. Я не понимаю, почему я так сильно его люблю. Только одно знаю – вся моя жизнь теперь заключается в этом мужчине…
* * *
– Вот это да! Какие хоромы! А зимний сад здесь есть? А бассейн? И теннисные корты тоже?
Я выполняю просьбу Игоря – показываю подруге соседа Грановского по Рублевке загородный дом и все время ловлю себя на мысли, что мне нечего ответить на вопросы девушки. Хотя мы провели здесь с Игорем уже почти неделю, я толком так и не разобралась в многочисленных комнатах и коридорах. Меня настолько увлекли заботы о Грановском, что я даже удивилась, когда вчера слева, со стороны соседнего дома, напоминающего гибрид замка и храма (вытянутая форма, массивные колонны перед фасадом, но почему-то синие купола над боковыми башенками) стала раздаваться громкая музыка. А сегодня Игорь привел эту девицу, сказал, что ее зовут Мила, и попросил провести экскурсию. Мне же казалось, что мы с любимым остались одни на целом свете и других людей просто не существует в природе…
И вот я брожу в компании стильной темноволосой девушки по особняку, открываю для себя дом (надо же, раньше я и не замечала, какой изысканный здесь интерьер. Впрочем, что я вообще замечала в последнее время, кроме моего любимого?), но сердце ноет от тревоги.
Игорь сейчас пошел к соседу. Надеюсь, тот не предложит ему наркотики? К Грановскому до сих пор приезжают врачи. Первые два дня после того припадка ему было совсем худо – его тошнило, пот лился градом. Только бы теперь он удержался, не вздумал снова употреблять эту гадость…
– Маш, что-то ты здесь ничего не знаешь, – заявила Мила, когда мы добрались до летней террасы, на которой стояла легкая красивая плетеная мебель. – Так нельзя! Если ты хочешь подольше поработать любовницей олигарха, надо научиться угадывать его любой каприз, все подавать-приносить раньше, чем об этом догадается прислуга. А ты – прямо как не от мира сего.
Невероятно – она отыскала какую-то кнопку, о существовании которой я лично даже не подозревала, нажала ее, и буквально через полминуты рядом с нами появилась симпатичная горничная. Царственным жестом заказав два мартини, Мила уселась на стул, закинула ногу на ногу и внимательно на меня посмотрела.
– Ну, рассказывай, как тебе с твоим живется. Бьет? Не обращай внимания, здесь это норма. Они все психопаты и импотенты. Им по лицу девушке надавать – в порядке вещей. Сильно тебе достается?
Я отрицательно покачала головой. Мне не очень нравилась эта девица, и поэтому делиться с ней подробностями своей жизни мне не хотелось.
– Не ври, не ври. Я же вижу, синяк тональным кремом замазан. Значит, бьет, но не сильно. Ну, это он пока сдерживается, они поначалу все руки не распускают. А теперь мой меня иногда так отделает – встать не могу. В любой работе есть свои минусы.
– Работе? Почему ты все время говоришь об отношениях – «работа»?
Мила достала из небольшой сумочки пачку сигарет, щелкнула золотой зажигалкой. И, выпустив колечко дыма, заметила:
