— Назвался Адамом, — ответил рабочий. — Только ведь кто угодно может назваться Адамом. Склочный ублюдок, с самого начала затевал ссоры.
Оба они переговаривались шепотом. Веснушчатый подмастерье молчал и не сводил завороженного взгляда с монахов. Теперь уже оба преклонили колени.
— Стало быть, ты его не знал? Он новичок? — спросил Джеффри, кивая в ту сторону, где скрылся беглец.
— Нам не хватало рук. Адама нам предложил Майкл-келарь. Келарь, он же монастырский казначей, отвечал не только за снабжение монастыря провизией, но и надзирал за строениями.
— Адам — это только одна рука… — начат Джеффри, решив не пояснять, что на его взгляд сухорукий не годится в каменщики.
— Келарь сказал, надо проявить милосердие. Адам рассказал ему какую-то слезливую историю о своей покалеченной руке — мол, придавило упавшими лесами, когда работал в Льюисе. В чем-то там в Льюисе.
— Обитель Святого Панкратия в Льюисе. Тоже клюнийцы, — подсказал Чосер.
— Вот-вот, Святой Панкратий. Ты не из духовных, господин? — спросил рабочий, оглядывая одежду Джеффри и удивляясь, как видно, его познаниям. Шапкой он все еще зажимал рану на плече.
— Я здесь временно. Зовут меня Джеффри Чосер. А ты…
— А я Эндрю. А это Уилл, а тот, что на земле — Джон.
Это относилось к веснушчатому парню и к убитому.
— Келарь Майкл сказал, надо заботиться о своих, — продолжал Эндрю, — вот мы взяли этого Адама в равную долю, хоть у него всего одна рука. Со стариком Джоном Мортоном он хорошо управился и одной рукой, скажешь, нет? Хотя, пожалуй, вернее будет сказать, нехорошо управился.
К двоим монахам, молившимся о покойном, уже присоединились другие братья и несколько служек. Кто-то из них поднес самодельные носилки из грубого полотна, укрепленного на двух жердях. Он положил их наземь и развернул, а другие кое-как перекатили мертвеца на носилки. В голове у Чосера пролетела праздная мысль, что на черном облачении не видны будут пятна крови, в которой они наверняка перемажутся.
Когда они подняли носилки с мертвецом, подмастерье охнул. Это был первый звук, сорвавшийся с его губ.
— Этот Джон — Уиллу дядя, — пояснил Эндрю. — Отец у него захворал, потому-то нам и не хватало рук. Уилл малость… понимаешь ли…
Он закатил глаза. Имелось в виду — малость простоват. Джеффри снова взглянул на мальчика. Уилл провожал глазами людей, уносивших носилки к углу двора, очевидно к дверям больницы.
— Знаешь, отчего он полоумный? — спросил Эндрю.
Джеффри покачал головой. Он не понимал, отчего рабочий так разговорился. Должно быть, от потрясения.
— Потому что его матушка дочь священника. Мальчика бог наказал за грех ее отца, хотя по тому, как она держится, никак не подумаешь. Высоко себя ставит.
Чосер промолчал. Любое замечание показалось бы неуместным. Ему знакома была идея, что за грехи отцов воздается следующим поколениям, но ему не хотелось в это верить, хотя, наблюдая жизнь, можно было подумать, что в ней имеется зерно истины. Вместо ответа он продолжал следить за процессией, уносящей тело каменщика. Очень скоро к ней подоспел Ричард Дантон. Носильщики остановились. Настоятель подошел к носилкам и склонил голову. Губы его зашевелились в беззвучной молитве, а затем он порывисто зашагал туда, где стоял Чосер с каменщиком и подмастерьем.
— Плохо дело, Джеффри, очень плохо, — заговорил он. — Ты видел, как это случилось?
— Не все. Вот этот человек видел.
— Эндрю, не так ли? — припомнил Дантон. — Ты ранен, Эндрю?
— Да, сэр, — ответил тот, польщенный, что настоятель знает его имя. — Ничего такого, сэр. Просто царапина.
— Убитый — твой товарищ? Джон Мортон?
Джеффри понял, что Ричард Дантон обладает очень полезным для начальника даром запоминать имена всех своих подчиненных.
— Вот этот мальчик — его племянник, — сказал Эндрю. — Джон — брат… был братом его отца.
— Я знаю, — кивнул настоятель и, протянув руку, сжал плечо Уилла.
Мальчик вздрогнул и заморгал, словно внезапно очнулся от сна.
— Негодяй пойман, сэр? — спросил Эндрю.
— Его поймают, — заверил настоятель. — Как я понял, он у нас недавно.
Эндрю кивнул, и Дантон продолжал:
— Мы обыщем все помещения. Здесь он не найдет убежища и дома.
— Мне надо домой, — заговорил Уилл, уловив последние слова настоятеля, голос мальчика звучал на удивление ровно. — У меня дома отец больной.
— Мортон? Я не слыхал, что у них больной, — сказал настоятель.
— Откуда бы тебе слышать, сэр, — отозвался Эндрю, отнимая от плеча суконную шапку.
Кровь почти унялась. Это и в самом деле была всего лишь царапина.
— Пойди в больницу, друг. Там твоей раной займутся.
— Домой, — повторил Уилл.
Он хотел было уйти, но только затоптался на месте, словно забыв, в какую сторону ему нужно.
— Погоди, — приказал настоятель. — Один ты не пойдешь.
Взглядом он измерил Джеффри Чосера и Эндрю, не тронувшегося с места, несмотря на приказ обратиться к лекарю, и попросил:
— Джеффри, не могли бы вы проводить Уилла? Я нужен здесь, но и отпустить мальчика одного нельзя. Тот злодей еще на свободе, и к тому же… может быть, понадобится… известить…
Чосер его понял. Приор не желал, чтобы весть о кончине Джона Мортона принес мальчик, даже если допустить, что ему по силам ее доставить. Возможно, юный Уилл скоро оправится, но пока он явно не в себе, слишком потрясен убийством, совершившимся у него на глазах.
— Конечно, — согласился Джеффри.
— Их семья живет за главными воротами, мастер Чосер, — вставил Эндрю. — Там ряд домов, а их стоит на отшибе. Спроси матушку Сюзанну.
Джеффри поманил Уилла за собой. Они вышли под арку внутренних ворот в главный двор. В противоположной стене были еще одни ворота, у которых Чосера накануне встретил брат Филип. Теперь в тени ворот прятался служка-мирянин — неповоротливый мужлан, ковырявший в зубах прутиком. При виде Уилла он оживился, неприятно улыбнулся.
— Доброго утречка, юный Уилл, — проговорил он. — Как поживаешь, как твоя матушка?
Он сложил руки под несуществующей грудью. Мальчик не отозвался. Тогда служка словно в первый раз заметил Чосера.
— Стережешь ворота? — спросил тот.
— Помогаю брату-привратнику. А кто это спрашивает?
— Не твое дело, а спросить я хотел, не проходил ли здесь кто?
Неповоротливый верзила изобразил задумчивость. Поскреб прутиком между зубами и изучил добычу с интересом, какого не уделял собеседнику.
— Здесь много народу ходит, — изрек он наконец.
