— Есть тут кто?
Послышался звон ключей и скрип открывающейся двери. В проеме показался кто-то из братьев. Джеффри встал.
— Кто здесь? — повторил монах.
— Джеффри Чосер, гость вашей обители.
— Что ты здесь делаешь?
Чосер уже был у двери. Теперь он узнал монаха. Молодой ревестиариус, помощник старого Питера, по имени… как же его звали? Ах да, Ральф. Брат тоже узнал Чосера в отблеске дневного света, лившегося сверху.
— О, сэр! Я не знал, что это ты.
— Глупое недоразумение. Я осматривал помещение и попался по глупости.
Появился кот, прошмыгнул между ногами. Брат Ральф улыбнулся и ласково упрекнул:
— Магнус, ах ты, дурашка.
Чосер подумал, что латинское имя было выбрано не зря. Черный зверь, откормленный на кухонных объедках, походил на бочку. Джеффри начал было рассказывать, как его заперли, но что-то заставило его придержать язык. Лучше пусть это считают случайностью.
Молодой монах стоял, перебирая связку ключей.
— Мне сказали, что здесь кричат. Я поначалу отмахнулся, но потом все-таки решил проверить.
— Очень этому рад.
Брат Ральф взглянул на фонарь в руке Чосера.
— Ты что-то искал? — спросил он.
— Нет, просто любопытствовал. Об этом месте столько говорят…
— Говорят?
— О духах, призраках и тому подобном, — пояснил Джеффри.
Он не солгал, утверждая, что ничего особенного не искал, но, проболтавшись о духах, ощутил неловкость. Брат Ральф молча посторонился, пропуская Джеффри, и запер за ним дверь в подземелье. Они поднялись наверх. Недавно миновал полдень. Солнце ярко освещало внутренний двор, и Чосер теперь внимательней присмотрелся к наружности брата Ральфа. Невысокий молодой человек, бледность кожи особенно выделяется рядом с черным одеянием. У него было туповатое дружелюбное лицо. Невдалеке проходил ризничий и библиотекарь, брат Питер. Солнце ударило ему в лицо, и под капюшоном блеснули очки. Трудно было судить наверняка, но, кажется, он с любопытством взглянул на Джеффри и брата Ральфа.
— Эти погреба — тоже твои владения? — спросил Джеффри, указывая на ступени, по которым они только что поднимались. — Я думал, ревестиариус занимается только бельем и занавесями.
— И ты прав, мастер Чосер, — кивнул Ральф. — Погребами заведует келарь и его помощник, но я не сумел их найти, вот и взял ключи в их кабинете. Теперь надо их вернуть.
— Прими мою благодарность, брат Ральф. Ты избавил меня от томительных часов в темноте. Я получил хороший урок за свое любопытство.
Что же дальше?
Второй раз за день Джеффри вышел во внешний двор монастыря. Лентяй-привратник вернулся на прежнее место. То есть он опять привалился к стене и ковырял в зубах прутиком. Джеффри задумался: может, и прутик прежний? Он остановился перед сторожем, словно вспомнил вдруг что-то:
— Нашел, Осберт?
— Что — нашел?
— То, что искал в комнате брата Майкла.
Как и в прошлый раз, когда сообщил о беглом убийце, Чосер имел в виду главным образом смутить привратника. Этот человек чем-то выводил его из себя. Однако Осберт готов был отплатить той же монетой. Вытащив изо рта прутик, он проговорил:
— Куда это ты собрался, сэр?
— Навещу дом скорби.
— Настоятель Дантон велел никого не выпускать.
— Тогда на свободе был убийца. Теперь он покончил с собой, так что опасности больше нет.
— Покончил с собой! Если ты этому веришь, так поверишь чему угодно.
Чосер и сам был того же мнения. Он подошел ближе к Осберту. Временный привратник был выше него чуть ли не на голову. Но Джеффри не привыкать было иметь дело с подобными людьми, которые, заполучив крохи власти, строят из себя больших шишек.
— Что тебе известно, Осберт?
— Что я знаю, то знаю.
— Само собой, — бросил Чосер, отворачиваясь от него.
Он не прошел и нескольких шагов, когда Осберт заговорил:
— А тебе разве не хочется знать, что я знаю?
— Если хочешь что-то сказать, приятель, так говори. Мне некогда загадки разгадывать.
— Говоришь, собрался в дом скорби? Это к Мортонам что ли? Только живой братец скорбеть о мертвом не станет. Саймон не пожалеет о Джоне. Скорбеть там станет одна почтенная Сюзанна Мортон. Ты ее видел?
И Осберт снова приложил сложенные чашками ладони к груди. Джеффри кивнул. Заместитель привратника облизнул губы.
— И я их видал — в распашку, на воле.
— Если мне вздумается послушать грязные шутки, Осберт, я найду шутников поостроумней тебя.
— Постойте, сэр. Я видел хозяйку Мортон у реки. Наткнулся на них не так давно, утречком. Играли за кустом в гвоздик и клещи. Она и брат ее мужа, тот, что теперь скончался. И она меня видела. Он-то нет, очень уж был занят. А вот она меня увидала, так и выпучила глазищи из-за его толстого плеча.
— А ее муж знал?
Привратник пожал плечами.
— Мог учуять, думается мне. Она себе не стесняет, вот что. А уж задается-то! Все из-за своего происхождения.
Из-за происхождения? Чосер вспомнил, что матушку Мортон считали дочерью священника. Однако он не собирался поощрять Осберта, распускающего сплетни о женщине, особенно о том, в чем она не была виновата. Вместо этого он спросил:
— Ты тоже пытался, да, Осберт. Протягивал руки к миссис Мортон?
И своего не добился, подумал он. Не то бы ты иначе о ней говорил.
— А если и так? — огрызнулся Осберт.
— В самом деле, к чему весь этот разговор? — сказал Джеффри и вдруг понял:
— Ты хочешь сказать, что Саймон Мортон желал брату зла из-за неверности жены?
— У него самого кишка тонка что-нибудь сделать, — отозвался Осберт. — Тощая поганка, его только и хватило, что зачать полоумного. Но ведь не она же, верно?
— Зачем бы миссис Мортон понадобилось избавляться от деверя?
— Может, ей надоели его ручищи, шарящие по…
Его остановило появление монаха, вышедшего из дверей привратницкой. Тот склонил голову при виде Чосера. У Осберта хватило совести смутиться. Он неловко обратился к Джеффри:
— И доброго дня тебе, сэр.
Чосер прошел в тени ворот и свернул направо, к жилью ремесленников. Он раздумывал над услышанным от злоязыкого лодыря-привратника. Гадал, правду ли рассказал тот о подсмотренном за кустом на берегу. Ему припомнились разоблачительные слова, сорвавшиеся с языка госпожи Мортон при известии о смерти Джона Мортона. Она тогда назвала его «мой Джон». Так что же, все объясняется домашней ревностью? На то и намекал Осберт? Если Саймон Мортон открыл, что жена изменяет ему с братом («он мог учуять»), то мог, не решившись действовать сам, уговорить… подстрекнуть… подкупить кого-то сделать дело за него? Сухорукого Адама? Каким образом бедняк-каменщик мог расплатиться за такое отчаянное предприятие? Быть может, дорогим кольцом? Или это миссис Мортон хотела избавиться от надоевшего любовника? Решила, что дешевле будет расплатиться с Адамом, и не придется отдавать золотое кольцо.
