12 октября, воскресенье
Действительный статский советник Селиверстов слез с извозчика у здания градоначальства и вошел в парадный подъезд. Было еще достаточно рано, да и воскресенье было днем неприсутственным, так что дверь ему открыл дежурный жандарм. Приняв у Селиверстова шинель и шляпу, жандарм повесил их на вешалку и повернулся, чтобы проводить генерала в помещения Петербургского охранного отделения, где его уже с нетерпением ждали. Но Селиверстов уже сам поднимался по лестнице, и сзади его вицмундира с опушкой Ведомства императрицы Марии был приделан пышный бант из ленты, которой в обычных условиях дамы подвязывают чулки.
— Чего вам засвербило так рано встречаться? — с порога спросил Селиверстов у ожидавших его Федосеева и Секеринского.
— Неужели вам не хватило времени этой ночью? — спросил Федосеев.
— Я всю ночь работал. Писал мемуары.
— Ленточки муаровы, пишем мемуары мы, — хмыкнул полковник Секеринский. — У вас в заду подвязка от чулок. Полагаю, вы привязывали ею себя к стулу, чтобы не упасть, если заснете за столом?
Генерал побагровел от смущения и оторвал подвязку вместе с форменной пуговицей, к которой та была привязана. Пуговица ударилась в стену, отскочила и запрыгала по полу.
— Ротмистр! — высунулся в коридор Секеринский. — Принесите кофе его превосходительству.
Он закрыл дверь и добавил, глядя на старого ловеласа:
— Он всю ночь хреном мемуары писал.
— Если вы пригласили меня для того, чтобы поиздеваться надо мной, я немедленно уеду! — рассердился Селиверстов.
— Погодите, ваше превосходительство, — сказал Федосеев. — Разве мы оторвали бы вас от такого важного дела, не будь у нас на то серьезных причин.
— Вы уже знаете, что его превосходительство директор Департамента Петр Николаевич Дурново поручил организацию охраны наследника цесаревича во время его кругосветного путешествия, на пути через Европу до Египта, Петербургскому охранному отделению и лично мне? — спросил Секеринский, принимая серьезный вид. — Я получил его указания в пятницу. И вдруг вчера вечером из Одессы поступила срочная депеша от нашего секретного сотрудника, направлявшегося на «Память Азова» вместе со сменой нижних чинов для «Владимира Мономаха».
— Ну и что? Какое я имею отношение к охране наследника?
— Вы, ваше превосходительство, имеете прямое отношение к человеку, о котором сообщается в депеше.
— Что?! Нет! Не может быть!
— Вот что в ней написано: «Ныне в Одессе обретается господин Гурин, каковой собирается направить подводную лодку в Египет. Тарас».
— Все складывается одно к одному, — сказал Федосеев. — Мы добиваемся возвращения Фаберовского и Гурина, он же Владимиров, из Якутска в Петербург, чтобы устроить процесс против Рачковского. Внезапно оба они бесследно исчезают. Затем по Петергофу начинают распространятся слухи о готовящемся покушении на наследника во время его поездки по Нилу, источником которых, как мы устанавливаем, является все тот же Гурин. Но когда мы отправляем полицейскую стражу и городовых арестовать Гурина, он бежит вместе с неким субъектом, в котором один из городовых узнает своего бывшего околоточного надзирателя Продеуса. Который, как нам удалось узнать, является агентом наружного наблюдения у Рачковского в Париже. Теперь Гурин объявляется уже в Одессе, откуда отправляют нижних чинов на корабль сопровождения, и вновь ведет какие-то разговоры о лодке: на этот раз о ее отправке в Египет. За всем этим чувствуется умелая рука Рачковского. Но мы не знаем, чего добивается Рачковский.
Секеринский раскрыл папку:
— Только что пришел ответ на мой запрос от начальника губернского жандармского управления Одессы генерал-майора Цугаловского, что господин под фамилией Владимиров, соответствующий присланным нами приметам, проживал до субботы в течении пяти дней в гостинице «Лондон», после чего исчез, не забрав вещи и не расплатившись за нумер, в неизвестном направлении. Также удалось установить, что он скупил партию очков в количестве шести десятков, в известной аптеке на Ришельевской улице.
— Боже мой, они нас опередили! — воскликнул Селиверстов. — Я знаю, зачем ему столько очков!
— ???
— Чтобы маскировать свою внешность. Гурин был внутренним агентом у Рачковского и прекрасно умеет это делать. Он не по зубам провинциальным жандармским олухам.
— Ленточку к своему вицмундиру вы тоже, полагаю, прицепили для маскировки? — съехидничал Федосеев.
— Я не маскировался, даже когда была жива моя жена! — заявил Селиверстов. — И вы зря смеетесь. Я положительно уверен, что Рачковский задумал заговор из прежних своих революционных настроений, каковые были у него во времена моего начальства Третьим Отделением, и решил использовать своих прежних сотрудников, бывшего студента Владимирова и такую сомнительную личность как Фаберовского, который ни одно порученное ему дело не мог толком исполнить, а пенсию от Департамента полиции, наверное, до сих пор получает!
— Мне кажется, вы преувеличивает, Николай Дмитриевич, — сказал Федосеев. — Рачковский — интриган, но никак не революционер. Мне кажется, что он, прознав про наши с вами планы в отношении процесса и про вызов нами двух его бывших сотрудников из Якутска, решил обратить их приезд против нас. Возможно, он загладил пред ними свою вину за то, что направил их в Якутск, выплатив им значительную сумму денег. Тогда, убив при помощи этих двоих наследника во время путешествия, когда именно полковнику поручено охранять цесаревича, Рачковский сможет выставить нас перед государем и Дурново в дурном свете. Получится, что это мы задумали злодейство, доказательством чего будет служить вызванные по нашему настоянию Владимирова и поляк. Мы должны немедленно донести обо всем его превосходительству директору Департамента.
— Господа, вы очумели! — вмешался Секеринский. — Ведь речь-то идет не о том, чтобы просто застрелить наследника или бросить в него бомбу, а о том, чтобы утопить его во время путешествия по Нилу с подводной лодки. Причем вывезти эту лодку из России, где их отродясь не было!
— Но Петр Васильевич, помилуйте! Наверняка какие-нибудь и у нас были. Я тут читал статью в «Русском инвалиде»…
— Я тоже читал эту статью, Николай Дмитриевич. Но там говорится об иностранных лодках. И ни слова о русских.
— Потому что про наши лодки все засекречено. И потом, Рачковский мог по иностранным образцам заказать лодку в какой-нибудь мастерской в Одессе.
— А тридцать пар очков Владимирову понадобились, чтобы сделать на лодке окошки и любоваться рыбками. Вы мне скажите, откуда Рачковскому взять такие деньги на постройку лодки? Сама идея покушения с подводной лодки на Ниле, где вода, как известно, мутная и непрозрачная, абсурдна и практически неосуществима. Рачковский не кажется мне таким дураком, который может потратить львиную долю выделяемых ему Департаментом средств на столь сомнительное по результатам предприятие. Такое могло прийти в голову только Николаю Дмитриевичу.
