– Это… в Камышинском районе?
– Да. Нижняя Добринка. Мы там, кстати, когда-то учительствовали с первой моей женой. Игорь к нам на свадьбу в село приезжал, свидетелем был… При мне выходил на бугор, с предком своим общался…
– Общался?.. – Похоже, Агриков малость ошалел.
– Ну вы же знаете легенду! Мёртвый атаман в туманные дни появляется на бугре и кричит проплывающим судам: «Заворачивай!»
– И… вы это видели? – недоверчиво уточнил странный мой собеседник.
– М-м… ну, скажем, так: издалека… не приближаясь…
Мне по-прежнему трудно было сказать, кто кому из нас морочит голову. Но – податься некуда! – продолжал со всей серьёзностью:
– Да и вам приближаться не посоветую. Если, конечно, случай выпадет. Вы же, насколько я понимаю, не из Ураковых происходите…
В трубке хмыкнули, помолчали и, должно быть, не без усилий вновь собрались с мыслями:
– То есть всё-таки колдун… А какого направления?
– Н-ну… – Я прикинул. – Тут, знаете, сложно сразу…
– Нет, но… магия-то разная бывает. Цыганская, шаманская… волхвовство…
– Без разницы, – заверил я со всей убеждённостью.
– Ритуалы жрецов майя, например?..
– Запросто!
– Вы мне его номер не дадите?
– Игоря, надеюсь?
– Ну не Уракова же!
Мы снова посмеялись, я сообщил ему номер и, попрощавшись, попробовал связаться с Шахиным. Пока ждал ответа, осенило: Агриков! Пётр Агриков… Да это же из «Повести о Петре и Февронии Муромских»! «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова меча…» Ну точно, развлекается кто-то! (Позже выяснилось, что ничего подобного: имя и фамилия референта оказались подлинными.)
Игорь наконец отозвался и повёл себя как обычно.
– Неженский или Не-женский? – с глумливой озабоченностью уточнил он.
– Неженский, – повторил я. – От слова «нежить».
– «Нежить» или «нежить»?
– В смысле?
– От существительного или от глагола?
– Нежить, – процедил я. – Глагол! Отвечает на вопрос «что делать?». Нежить, холить, лелеять…
– Или всё-таки от существительного?
Умение запутать самый простенький разговор было возведено Игорем в искусство ещё со студенческих времён.
– Какая тебе хрен разница! – рявкнул я. – Ударение-то всё равно на первом слоге! Неженский Гордей… Гордей… Словом, там ещё отчество какое-то было…
– Не знаю такого.
– Узнаешь, – пригрозил я. – Сейчас он тебе звонить будет. Вернее, не он сам… Н-ну… позвонят, короче…
– А чего ему надо?
– Понятия не имею. Спрашивал, не колдун ли ты.
В наушнике взгоготнули.
– А ты ему что сказал?
– Сказал, что колдун. Кстати, имей в виду, ты теперь прямой потомок атамана Уракова…
– Кого?!
– Уракова! Которого Стенька Разин собственноручно из разряженного пистолета застрелил…
– Да он половину России собственноручно застрелил! Я что, всех поимённо знать должен?..
Стоило положить трубку, телефон заголосил вновь.
– Что-то никак не могу дозвониться, – пожаловался Агриков. – Всё время занято…
– Значит, треплется с кем-то…
– М-да?.. – промычал он. – А что, если так: вы минут через десять выйдете на улицу, я вас у подъезда подхвачу – и мы вдвоём за ним съездим, а?..
– Вообще-то я собирался… м-м…
– Мы заплатим, – заверил Агриков. – И вам, и Игорю Юрьевичу.
– За что?!
– За беспокойство… – любезно ответствовал баритон, после чего референт Гордея Исаевича Неженского отключился.
Секунды три я укоризненно смотрел на телефонную трубку, потом отправил её на место, закрыл ноутбук и, крякнув, принялся натягивать чистые носки.
* * *
– Сюда, – негромко сказал Пётр Агриков, приоткрывая перед нами огромную дубовую дверь. А может, даже и не дубовую. Может, палисандровую какую-нибудь. Роскошную, короче. – Прошу…
Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. Судите сами: выдернули из дому, куда-то везут, на вопросы отвечают уклончиво. Да и сам референт, между нами говоря, внушал определённые подозрения. Внешность – под стать баритону: в меру упитан, манеры деликатные, несколько вкрадчивые, однако чувствовалось, что мягок-то он только с виду. С двойным дном референт.
– Прошу… – повторил он.
Я взглянул на Шахина. Новоявленный отпрыск атамана Уракова был скорее заинтригован. Хитрый осетриный профиль надменно вздёрнут, хоть на медалях его чекань, да и выражение лица (во всяком случае, той половины, что обращена ко мне) какое-то слишком уж бесстрастное. С подобной миной Игорь обыкновенно выслушивал мои сбивчивые сетования на беспричинно остановившуюся повесть – и каждый раз, глядя на его загадочную физиономию, я вдруг понимал, что делать дальше. Без слов.
Мы ступили в обширный светлый кабинет, где за чудовищным, как саркофаг, письменным столом восседал, выпрямив спину, некто сухощавый, морщинистый и, кажется, вредный. Не иначе – Гордей Исаевич собственной персоной.
Внезапно внимание моё привлекла археологическая редкость, притаившаяся в правом от порога углу. Это был изъеденный временем каменный алтарь, весь в резных изображениях жутких божеств. Надо полагать, ацтекский. Впрочем, рассмотреть его как следует я не успел.
Агриков предложил нам опуститься в кресла, сам же отступил к двери. Стало тихо. Некоторое время владелец кабинета изучал наши с Игорем лица и вроде бы остался разочарован.
Мы ждали.
– Петроглифы Чилим-Балам, – отрывисто, чтобы не сказать сердито заговорил сидящий, – упоминают начало календаря тринадцати бактунов.
Ощутив лёгкую панику, я вновь покосился на Игоря. И знаете, не будь мы столько лет знакомы, вполне бы могло показаться, что мой друг и впрямь понимает, о чём речь.
– Данный счёт, – неумолимо продолжал Неженский, – берёт начало четвёртого Ахау восьмого Кумху.
Замолчал, испытующе на нас глядя.
– Н-ну… тут трудно что-либо возразить… – сделав над собой усилие, выдавил я.
Неженский взглянул на меня с подозрением.
– Некоторые путают Цолькин с тринадцатью бактунами, – предостерёг он. – Это весьма распространённое заблуждение.
– Да, к сожалению…
Неженский кивнул и, кажется, малость смягчился.
– Стела Тортогуеро, – выложил он главный козырь, – свидетельствует, что четвёртого Ахау третьего Канкина спустится Болон Йокте, чьё появление совпадает с датами, оканчивающимися на ноль.
