Глава 38
Воспоминания Джеба
Все было как и прежде, но только гораздо хуже. По крайней мере, дождь перестал, хотя в сером воздухе висела сырость, но он, коварный дьявол, оставил повсюду, где только смог, лужи и болота грязи. В этих миазмах Коммершл заполнилась толпами, и извозчику пришлось погонять лошадь кнутом, чтобы протискиваться по направлению к Дорсет. Тем временем мальчишки-газетчики с плакатами и кипами газет уже продавали последнюю новость: «ИСТ-ЭНДСКИЙ ИЗВЕРГ СНОВА НАНЕС УДАР», что-то в таком духе. Требовалось тщательно присмотреться, чтобы увидеть вторую сенсацию этого дня, а именно то, что по какому-то безумному случайному стечению обстоятельств, какие доставляют огромное наслаждение Богу, которого нет, как раз перед тем, как Джек снова взялся за нож, сэр Чарльз Уоррен подал в отставку. Таким образом, думаю, можно было сказать, что в ночь с восьмого на девятое ноября 1888 года Дерзкий Джеки расправился не с одной жертвой, а с двумя. Определенно, этот парень не сидел сложа руки.
Я протиснулся в узкий проход, истошно крича: «Посторонись, Джеб из «Стар»!», и обитатели Уайтчепела, привлеченные кровавым преступлением, хоть и неохотно, но пропустили меня. Пробравшись сквозь тесный проход, я оказался во дворе, битком забитом полицейскими в форме и штатском, а также знакомой пишущей братией из плеяды тех, кто пишет о Джеке, которой позволили разместиться рядом с той комнатой, где, как я предположил, находилось тело; быть может, ей даже позволят мельком взглянуть на то, что «наш мальчик» натворил на этот раз. Я увидел Каванаха из «Таймс» и Ренссалера из «Дейли мейл», а также еще кое-кого, плюс пестрое сборище дешевых писак и парня из Центрального агентства новостей, у которого был довольно растерянный вид. Если для него это была первая встреча с Джеком, слышные в толпе разговоры («Я слышал, на этот раз он ее хорошенько отделал. От нее не осталось ничего, кроме кишок и волос!») позволяли предположить, что вскоре он расстанется со своим завтраком.
Я не соблаговолил присоединиться к ним, а поскольку никто меня не заметил, я обвел двор взглядом и увидел своего старого знакомого констебля Росса, безмолвно стоящего на часах слева, и направился к нему. У меня не было желания говорить с ним на людях, чтобы его не смущать, поэтому я пробрался так, чтобы встать не перед ним, а сбоку, и, заслоненный толпой, шепнул:
– Росс, это я, Джеб. Не оборачивайтесь, но введите меня в курс.
Он никак не отреагировал на мои слова, но я понял, что он меня услышал и теперь соображает, как бы упростить передачу информации. Наконец Росс повернулся, поднял свои здоровенные ручищи и произнес нараспев:
– Так, люди, сдайте назад, дайте нам делать свое дело!
Никто не отступил ни на шаг, однако Росс теперь оказался совсем близко ко мне, так, что мог говорить шепотом.
– Здравствуйте, мистер Джеб, – сказал он. – О, это просто высший сорт, точно вам говорю!
Он выложил мне всё. В десять часов сорок пять минут утра Томас Боуэр, помощник мистера Маккарти, домовладельца, постучал в дверь комнаты Мэри Джейн Келли, чтобы в очередной раз попробовать получить с нее квартплату, которую она задолжала уже за несколько недель. Ответа не последовало. Зная, что к чему, Боуэр зашел за угол, куда, вследствие причудливой планировки здания, выходят два окна из комнаты. Просунув руку в одно из окон, где было разбито стекло, он отодвинул занавеску, заглянул внутрь и увидел меньше чем в десяти футах на кровати то, что осталось от Мэри Джейн. Объятый ужасом, Боуэр бегом вернулся в контору, и они с Маккарти отправились за «синими бутылками», после чего начался цирк. Сейчас, почти через три часа, здесь собрались все звезды. Я заметил Арнольда, главу отдела «Эйч», доктора Филлипса, полицейского врача, и еще одного типа, который, казалось, завернул сюда по дороге в банк или на биржу. Вероятно, это и был знаменитый инспектор Эбберлайн. Он, проявивший себя настоящим героем в нескольких делах, но только не в этом, был видным мужчиной с редеющими напомаженными волосами и отвислыми усами, его костюм – никаких сюртуков, этого у него не отнять – был безукоризненно отутюжен.
Все те загадки, которые могли содержаться во дворе, к настоящему времени были полностью стерты блуждающими туда и сюда полицейскими, журналистами, зеваками, любопытными, среди которых, как знать, мог быть и сам Джек. Однако при всей внешней видимости кипучей деятельности на самом деле никто ничего не делал.
– Почему никто ничего не делает? – спросил я у Росса.
– Все ждут прибытия комиссара Уоррена. Он привезет с собой ищеек, а это считается последним словом в криминалистике.
– Боже милосердный! – пробормотал я.
Эти болваны еще не знали, что Уоррена больше нет.
В этот момент ледяной взгляд Эбберлайна упал на меня, и он подошел к нам.
– Мистер Джеб, не так ли? Вы здесь для того, чтобы найти какие-то новые направления для критики наших усердно трудящихся полицейских и тем самым еще больше затруднить поимку этого чудовища?
– Инспектор, любите вы меня или нет, позвольте выдать вам кое-какую полезную информацию. Мне сказали, что вы ждете сэра Чарльза. Я приехал сюда только что и не торчал здесь закупоренным в течение двух часов, поэтому мне известно то, о чем не знаете вы, а именно: сэр Чарльз сюда никогда не приедет. По крайней мере, не в официальной должности, поскольку никакой официальной должности у него больше нет. Вчера вечером он подал в отставку.
Если у Эбберлайна и была какая-то реакция, он сохранил ее при себе, хотя мне и показалось, что я увидел мимолетную серую тень, пробежавшую по его мрачному, сосредоточенному лицу.
Я посмотрел, как он подошел к Арнольду, они о чем-то переговорили, и был отдан приказ. Вызвали Маккарти, и тот, вооружившись топором, с героическими усилиями обрушился на дверь. Дверь недолго противостояла громовому натиску; она распахнулась, и официальная группа вошла в комнату. Через мгновение Маккарти выскочил назад и упал на колени. Его стало рвать.
– О Господи… – пробормотал я.
Вышел Эбберлайн, с бесстрастным непроницаемым лицом, и знаком пригласил войти человека с фотографическим оборудованием. Новые научные методы расследования. Впервые место преступления должно было быть увековечено не только описанием на бумаге. Наконец Эбберлайн вернулся ко мне.
– Ну, хорошо, Джеб, – сказал он, – в прошлом вы помогли нам, а теперь я помогу вам. Констебль, пропустите этого человека, и мы покажем ему, что Джек сегодня принес в Лондон.
Под свист и насмешки остальной пишущей братии меня провели внутрь. Вскоре стало очевидно, что со стороны Эбберлайна это была никакая не любезность; он ждал, что меня также вывернет наизнанку во дворе, и ребята вволю посмеются над моей слабостью.
Первой моей реакцией был не столько ужас, сколько недоумение. То, что я увидел, не имело никакой системы. Мне на ум пришло слово «диссонанс»: беспорядочное сочетание нот и ключей, разбросанных по нотоносцу. После того как мои глаза привыкли к более темной палитре комнаты, я начисто забыл про музыку и перешел к образу мясной лавки, в которой анархисты взорвали небольшую бомбу, ибо куски мяса валялись везде, а стены были забрызганы алыми пятнами.
