Нет, сначала все же придется сделать то, что намечала, и завтрашним утром она отправится в «Автосервис». Невзирая на тошнотворную слабость, которая всякий раз накатывала на нее перед общением с незнакомыми людьми, непременно найдет там кого-то, кто хорошо помнил того человека, чей портрет из газеты она носила в кармане своей джинсовой куртки. Затем ей нужно будет сделать один важный телефонный звонок. Она, правда, мало верила в то, что на том конце провода снизойдут до общения с ней, но попробовать стоило. Если оба этих этапа будут пройдены ею без помех, тогда можно и поразмышлять над тем, что делали эти двое под ее окном, убравшись затем из двора самым странным образом, какой только можно было себе представить.
От долгого сидения на полу у нее начало покалывать все тело. Цепляясь за батарею, Маша с трудом поднялась и какое-то время вышагивала по комнате на негнущихся ногах. Затем, как была в одежде, кулем рухнула на панцирную койку и тут же забылась тяжелым сном, прерывисто дыша и громко всхлипывая во сне. Она не слышала, как человек, внушивший ей ужас своим внезапным появлением в свете уличного фонаря, вновь вернулся и остановился под ее окном. Не слышала, как он, встав на бровку фундамента, пытался заглянуть в него, а затем, для чего-то попробовав оконную раму на прочность, спрыгнул на землю и долго не уходил, курил, то и дело оглядываясь на подъезд.
Все это осталось для нее неведомым. Когда она проснулась, его уже не было. Следы от его ботинок и куча окурков под окном не привлекли ее внимания, когда, низко надвинув на глаза козырек бейсболки, Маша поутру вышла из подъезда.
Глава 17
— Спишь, сволочь?! — Голос Гарика в трубке звучал донельзя зловеще.
— И что? — Панкратов вытянулся под простыней, звучно зевнул и, бросив заспанный взгляд на электронное табло будильника, поинтересовался:
— А что, по-твоему, я должен делать в половине четвертого утра?
— А вот мне не спится! — порадовался почему-то Гарик и тут же без перехода брякнул:
— И все из-за твоих баб, мать их ети! Обвешался ты ими, Панкратов, будто елка шишками, только шишки эти все в меня летят.
Это уже было серьезно, и Володе пришлось заставить себя проснуться окончательно. Он привстал на локтях и поискал глазами сигаретную пачку.
Вчера он закурил и долго кашлял, привыкая к давно забытому горьковатому привкусу во рту. Потом ходил по спальне и все думал, думал. Думал и курил. Странное дело, но когда заныло с левой стороны груди, голове стало легче. Сейчас, видимо, ему сигаретка как раз будет кстати. Неспроста Гарик поднял его в такой час, ох неспроста.
Сигареты нашлись на полу справа от кровати.
Панкратов глубоко затянулся и, выдыхая дым, нетерпеливо подхлестнул напарника:
— Ну и долго будешь паузу выдерживать? Что там опять с моими бабами? И которую из них ты имеешь в виду? Если опять со Стэллой ко мне полезешь, пошлю к черту, так и знай.
— Тю-ю-ю, — присвистнул Гарик невесело. — Стэлла второй день в Париже. Сказала, что ты безнадежный придурок, и все такое. Кстати, не могу с ней не согласиться, ты и в самом деле…
— Я все про себя знаю, — перебил его неучтиво Володя. — Дальше…
— Машка твоя… Ох, я как задницей чувствовал, что с этой мерзкой бабой мы горя хватим! И ведь не ошибся! Знаешь, с кем она к тебе наведывалась? — Гарик торжествующе замер.
— Знаю, — обломал его предвкушение Панкратов. — И это тебя так разгневало?
— Да нет, не особенно. Поговорка-то, она неспроста вещает: скажи мне, кто твой друг…
— Это можно отнести к твоим словам о том, что я придурок? — уколол тщеславного Гарика Володя. — Дальше…
— Слушай, ты со мной так не разговаривай! — заорал вдруг без видимой на то причины Гарик. — Плевать я хотел на твои чувства к этой девке! Понял — плевать! Но мне не плевать, когда ты под удар общее дело подставляешь! Когда я сижу в офисе с крупными оптовиками, потенциальными покупателями, и ко мне в кабинет без приглашения вваливаются дяди в форме! Это, по-твоему, как, норма?
— Что им было нужно? — Сигарета перестала помогать, и в висках вдруг надсадно застучало.
— Ты был нужен для начала! А также твоя разлюбезная супруга, которая самая что ни на есть маньячка! — продолжал захлебываться слюной Гарик, чем-то громко стуча об пол. — Ей место в психушке — и только там!
— Сейчас брошу трубку, — совершенно спокойно пообещал Панкратов, хотя это спокойствие давалось ему нелегко.
— Она замочила свою подружку по выселкам, Володя! — почти со слезой в голосе прорычал Гарик. — Замочила тем же самым образом, что и своего мужика! Когда та купалась, она кинула ей в ванну работающий фен. Представляешь?! Хладнокровно убить свою подругу… Правда, умерла та не от этого, но факт остается фактом.
— А от чего? — Панкратов обвел глазами собственную спальню, пытаясь вспомнить, куда он вчера от самого себя спрятал бутылку пива. Принес с намерением выпить, потом передумал и сунул куда-то, а куда — вспомнить не мог.
— Захлебнулась, что ли, я точно не понял. Вроде напряжения для летального исхода было недостаточно, она просто потеряла сознание, а потом захлебнулась в ванне. Или твоя благоверная помогла ей это сделать! Что ты молчишь?
— А что я должен говорить? — Бутылка пива нашлась, и Володя, варварски сковырнув пробку о край кровати, жадно припал к горлышку.
— Мне ты ничего не должен! — снова взвился Гарик. — Абсолютно ничего! Кроме, разве что, комментариев! Я жду твоих комментариев на сей счет!
Что ты намерен делать с этой маньячкой?
— Для начала отыскать, — хмыкнул невесело Володя, прислушиваясь к головной боли: та вроде пошла на убыль. — А там посмотрим.
— Ты!.. Ты еще собираешься смотреть? Ее нужно изолировать! И чем быстрее, тем лучше!
Грохот в трубке стал более ощутимым, и Володя всерьез заопасался, уж не бьется ли его друг головой о стену в припадке истового негодования.
Слишком уж он разошелся. Видимо, пришлось попотеть, ужом вертясь перед оптовиками. Лицо фирмы и все такое, а тут менты врываются…
— А если это не она? — опять абсолютно ровным и лишенным всякого чувства голосом предположил Володя. — Если кто-то делает все это за нее?
— Зачем? — Гарик взял такую высокую ноту, что не выдержал и надсадно закашлялся. — Зачем ее кому-то подставлять?
— Ну мне, например. Она же оказалась богатой наследницей. Почему бы мне ее не упрятать в психушку и, заполучив опекунство, не распорядиться ее средствами? А, Гарик? Что скажешь?
— Это не твой почерк. — Гарик настороженно притих и, хохотнув весьма неубедительно, пробормотал:
— К тому же вопрос с опекунством — вопрос спорный. У нее ведь еще мать, кажется, имеется.
— Мать ее числится в без вести пропавших, Гарик, — парировал Володя, заинтересовавшись вдруг ни с того ни с сего маленькой темной точкой в изголовье кровати.
